Звёздная метка. Александр Кердан

по своим углам.

      Панчулидзев и Полина сели за пустой грязный столик недалеко от стойки. Тут же подошёл буфетчик – рыжий, похожий на отставного солдата. Панчулидзев распорядился подать полбутылки водки и чего-нибудь на закуску.

      Буфетчик протёр чистой бумагой стаканчики, налил водки в графин мутного зелёного стекла, положил на тарелку два печёных яйца и поставил всё это на стол.

      Панчулидзев рассчитался с ним и спросил:

      – Не знаешь ли, любезный, проживает в вашем заведении господин Завалишин?

      Буфетчик подозрительно окинул его взглядом:

      – А вы кто ему будете?

      – Друзья…

      – Так любой себя назвать могут… – хмыкнул буфетчик.

      – Дело у нас к господину Завалишину, – Панчулидзев вынул серебряную монету и протянул буфетчику.

      Тот оглянулся по сторонам, сунул монету в карман передника и, понизив голос, сообщил:

      – Недели две как съехали от нас Дмитрий Иринархович. Но бывают, интересуются почтой на своё имя… Вы побудьте тут. Нынче как раз обещались оне зайти, – и отошёл за стойку.

      Панчулидзев налил водку в стаканчики, сказал Полине:

      – Пейте! – руки у Полины дрожали, а глаза помимо воли выражали испуг и страдание.

      Он выпил и закусил яйцом. Полина водку даже не пригубила.

      Панчулидзев приказал:

      – Да пейте же! Не стоит привлекать к себе излишнее внимание…

      Однако завсегдатаи заведения уже вовсю разглядывали их. Не прошло и пары минут, как к ним, покачиваясь, подошёл один из них:

      – Это что за голубки к нам залетели? – мрачно поинтересовался он.

      – Что вам угодно, сударь?

      – Гы, сударь! Робя, айда сюда! Кажись, нам пофартило: какие-то овцы забрели в наш огород…

      Рыжий буфетчик из-за стойки попытался вступиться:

      – Стёпка! Угомонись! Остынь! Не к тебе люди пришли…

      Стёпка смачно выругался:

      – Ты, Федотка, помалкивай! Не суй нос, куда не просят! Оторвать могут!

      Из-за соседних столиков поднялось ещё несколько угрюмого вида мужиков. Они обступили Панчулидзева и Полину с трёх сторон.

      Панчулидзев хотел встать, но один из оборванцев, дыша тяжёлым перегаром, положил ему на плечи могучие, чёрные от грязи длани. Полину прижал к стулу другой дюжий детина. Волосы на одной половине его головы были намного короче[33].

      – Каторжане, – похолодело внутри у Панчулидзева.

      Полина отчаянно вырываясь, взвизгнула.

      – Робя, вот те на! Так это ж баба! Чево вырядилась! – пьяно осклабился Стёпка и похвалил: – Баская! Мы тя, барынька, с собой заберём…

      – Ага, будет нашим марухам замена… – заржали остальные.

      Хлопнула входная дверь, впуская нового посетителя.

      Ни Стёпка, ни его компания не обратили на это внимания: чужие здесь не ходят, а полицейские не суются…

      – Ну, а ты, господин хороший, выворачивай карманы и дуй отсюда! – распорядился Стёпка. – Али желаешь

33

В семидесятые годы XIX века в России ещё сохранялась традиция – обривать половину головы каторжным по прибытии их на каторгу.