Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836. Петр Вяземский

написано давно, в Дрездене, в минуты, в которые я в силах был опомниться в моем положении. Самую рецензию или ответ на рецензию и пришлю тебе с Скуратовым, а если не успею, то из Парижа. Теперь не в силах и не имею минуты свободной. И душа, и сердце страдают при виде Сережи и при мысли о другом. Но пришлю непременно, и тогда напечатай все с письмом моим к тебе. Часть моего возражения переводится теперь на немецкий и, вероятно, здесь напечатается. И письмо, и рецензия были пространны, но Жуковский в письме вымарал все выпалки на лужницких выходцов и все Карамзина недостойное. Да святится память его и в каждом движении пагаего сердца, и в каждой строке о нем! Чем иным можем доказать нашу любовь к нему, как не жизнью, его достойною, как не чувствами, подобными тем, кои сам питал он и к друзьям, и к недругам, ненавидя порок, но любя и прощая всех.

      Жуковский, прочитав эти строки, велел тебе сказать, что он написал бы к тебе то же и просит принять это мнение от нас обоих. Это товарищество легко поможет забыть злобные насмешки и критику, которые отбросил я, по желанию товарища в любви к Карамзину и в дружбе к тебе, в счастии и в несчастии моей жизни, товарища в нежных попечениях о брате, который теперь сидит подле меня, но без участия в излияниях сердца, ибо всякое движение души ему опасно. Мы все почти должны скрывать от него, даже и то, что могло бы его живо обрадовать. Прости! Я не могу ни о чем ином ни думать, ни писать. Обними жену и детей и кланяйся всем, кто нас вспомнит.

      Сказывают или, лучше сказать, писали в Дрезден, что ты много пустого, незначущего напечатал из писем моих и поставил: Э. А. Из Петербурга писали, что это значит «Эолова Арфа». Печатай только то, что достойно печати, а не всякий вздор.

      Если бы Уваров, вопреки моему совету, не употребил во зло некогда эпиграфа к его брошюре о Моро: Intaminatis fulget, honoribus, то хорошо бы его поставить к жизни Карамзина. О Моро именно нельзя и неловко сказать intaminatis, ибо он запятнал себя своею кровию, французским ядром пролитою, а Карамзин жил чистою, единственною в России жизнию и умер, как жил.

      7-го мая. Лейпциг.

      Выписываю для тебя совет, который мне писали из Лейпцига, когда я сообщил твое требование от меня записок о Карамзине. Может употребить его в пользу, ибо я, в заботах дорожных и в хлопотах о братьях, не могу им теперь воспользоваться, хотя бы и хотел. Знаю книгу Босвеля о Джонсоне и точно думаю, что в сем роде и о Карамзине нам написать можно.

      «Знаете ли вы книгу Босвеля (Bosswell) o Джонсоне? Это весьма известная книга, и, конечно, самая лучшая из всех биографий, Босвель был несколько лет приятелем Джонсона; записывал все, что он говорил о различных предметах, так что книга представляет теперь, кроме множества. весьма умных, замечательных рассуждений, разговоров, кроме полного изображения характера Джонсона, также и характер времени, в которое они жили. Эту книгу желал бы я дать теперь в руки всем приятелям Карамзина. Едва ли кто-либо вел постоянный журнал разговоров Карамзина, но многое может быть сохранено: один вспомнит одно,