Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836. Петр Вяземский

одно: в жизни должно ценить и хорошее, и худое по сравнению. В самом горе найдешь ты побуждения к утешению, и многие должны еще завидовать тебе. Не романизируй в своей печали. Мы все изгнанники и на родине. Кто из нас более или менее не пария? А лучше же быть парией под солнцем, чем под дождем и снегом.

      Жаль мне, что на такую разлуку не удается мне проститься с тобою, и не мог я быть при тебе. Был сердцем и помышлениями, а иногда и досадою, что ты на прозаическую беду смотришь поэтическими глазами. Надобно иметь для всего свое мерило, а не общее. Как наш академик – не академик. и так далее, так и то, что сокрушает тебя, было бы истинным бедствием не у нас, а где-нибудь виде. Успокойся духом; радоваться нечему, но цени, я сказал бы, свое неудовольствие, но ты скажешь: свое несчастие, по цене его существенной, а не вымышленной, не придаточной. Такое несчастие – ассигнация: оно имеет ход дома, но заграницами теряет всю свою цену и делается белою бумагою.

      Пуще всего, застань брата Сергея здоровым; соединитесь вместе, и жизнь может вам принести еще несколько вкусных плодов. Плодов волшебных ждать уже нечего: пора их прошла. Драконы существенности поели все гесперидские яблоки нашей старины, и мы остаемся при одном яблоке, початом Евою, и, которого по сию пору не переварил еще желудок человеческого рода.

      Встретишься ли ты где-нибудь с Жуковским? Обойми его сердечно за меня. Как и куда писать ему? Я все поджидаю письма, которое он, вероятно, напишет к Карамзиным. Надолго ли ос поехал?

      Соберемся ли опять когда-нибудь вместе до общего сборного места? Но и тут радость встречи помрачится печалью поминок. Уж, я думаю, лучше не встречаться! Как мало единства, полноты во всех наших жизнях по одиночке и в товариществе! Мы все прожили и живем кое-как, клочками, урывками: пет общего центра. Посмотришь, в других землях в другие времена все были лучи одного светлого круга. Мы все разбросаны, и как жиды держимся только одною внутреннею верою, темными преданиями и каким-то чужестранством, чужеязычием в толпе, которая нас только что терпит; впрочем, вероятно, от того, что мы ее терпеть не можем.

      Прощай, мой странствующий жид и брат по обрезанию! Желал бы где-нибудь и когда-нибудь встретить тебя, хотя прежде и отказывался от встречи, хотя и не на иорданских берегах, а где поближе: на берегах Сены или Темзы. Обними братьев за меня, когда соединишься. Я не писал, потому что писать было нечего, да и не на чем. при случае и в добрый или нужный час не откажусь. Прощай, любезный друг! Пускай целебный воздух, спокойствие и время замечать раны твоего сердца.

      Люби и помни навсегда и всею душою тебе преданного Вяземского,

      Приписка Е. Н. Карамзиной.

      C'est du fond de mon coeur que je répète les voeux, que mon oncle forme ici, et quand tant de coeurs, pleins de vive et de sincère affection pour vous les adressent au ciel, cher monsieur Tourgueneff, espérant qu'ils seront exaucés, et qu'après toutes les épreuves que vous avez subies pendant votre séjour a Paris, vous goûterez encore de bien douces jouissances: une fois réuni à vos frères, éloignez le passé, ne fut ce que pour quelques instants, et donnez-vous tout entier au bonheur du revoir sur cette terre! C'en est un bien grand! Nous qui l'avons perdu, nous pouvons vous le dire.

      Adieu, cher et bon monsieur Tourgueneff, en oubliant vos peines (si vous le pouvez) pensez toujours à celles qui les partagent sincèrement et qui sont impatientes de vous savoir plus tranquille, plus heureux. C. Karamsin.

      705.

      Тургенев князю Вяземскому.

      26-го июля. [Петербург].

      Не могу найти Норова; и сундук, и пакетец твои еще у меня. Где он? О колясках сегодня велю выправиться. Журналов оставить у тебя не могу. В них документы для моего журнала, в котором беспрестанные на них ссылки; ибо