Номах. Искры большого пожара. Игорь Малышев

раны от пустяковых не хуже полкового хирурга.

      Кровь текла по штанине, и он чувствовал, как вместе с ней выходят из него силы. Она быстро заполнила узкий сапог и теперь капала на снег крупными, тяжелыми, как черешня, каплями.

      – Надо торопиться, – сказал он себе, зажимая раны пальцами и чувствуя, как легчает от кровопотери голова.

      Измотанный, раненый, как и Номах, ахалтекинец шел, хромая и спотыкаясь.

      Порыв ветра донес легкий, еле слышный запах дыма.

      – Чуешь? Чуешь? – взволнованно пригнулся Нестор к уху коня.

      Конь, похоже, и сам понял, в какую сторону надо идти.

      – Что там? Костер, дом? Наши, казаки?.. – замельтешили в голове у Номаха вопросы.

      Вскоре они остановились возле одинокого хуторка в три хаты. Окна одной из хат светились неярким теплым светом.

      Номах подъехал к двери, постучал в дверь стволом револьвера.

      – Кто? – раздался тревожный женский голос.

      – Ты одна дома?

      – А тебе что за дело?

      Что-то в голосе женщины успокоило Нестора. Он снял пистолет со взвода, спрятал его в карман полушубка и осторожно слез с коня.

      – Не бойся, хозяйка. Открой, раненый я.

      – Так тут тебе не лазарет! Раненый он… Я не фершел. Езжай, куда ехал.

      Номах стоял на одной ноге, привалившись к стене.

      – Да, открой ты, бисова баба! – с усталой злобой негромко сказал он, и та, не решаясь больше перечить, открыла дверь.

      Номах, едва ступая на простреленную ногу, прошел внутрь хаты, сел на укладку. – Поди коня в закуту сведи. И окна подушками закрой. А то увидит еще кто…

      – Да кто увидит? Метель такая, небо с землей мешается, – ответила хозяйка, однако же накинула шаль и повела коня за хату.

      Когда она вернулась, он смог рассмотреть ее. Было ей лет двадцать пять, волосы темно-русые, лицо, как луна, круглое и, как луна же, холодное и отстраненное. Главное же, что бросалось в глаза, огромный, словно она запрятала под одежду мешок зерна, живот.

      – Раненый он, конь твой, – сказала она.

      – Знаю…

      Баба стояла, обняв руками пузо, и безучастно смотрела на непрошенного гостя.

      – Бинтов-то у тебя нет, поди? – спросил Номах, провиснув плечами от боли и слабости.

      – Откуда? – ответила она, не трогаясь с места.

      – Порви тогда тряпок каких. Или принеси мне, сам порву и перевяжу.

      Голова становилась все легче и легче. Казалось, еще немного и она просто растворится в воздухе, как дым от остывающего костра.

      Номах порвал принесенные тряпки и принялся расстегивать штаны.

      – Отвернись, – бросил бабе, тяжело дыша.

      – Нежный какой… – Она неожиданно усмехнулась, впервые смахнув с лица отстраненное выражение, и отошла к окну.

      Номах попытался снять сапоги, но, как ни старался, ничего не вышло.

      – Пособи, что ли!.. – грубо окликнул хозяйку, досадуя на свою слабость.

      Та стащила сапоги и принялась снимать с него штаны.

      – Это не надо, я сам… – попытался сопротивляться Номах.

      – Угомонись уж! Чего я там у вас, кобелей, не видала?

      Пока