Красные волки, красные гуси (сборник). Мария Галина

тогда вас никуда не переведут, и вы успеете закончить свою одну штуку. Вам же ничего не надо делать, просто вспомните, ну, пожалуйста, вспомните про, ну, я не знаю, Гринева там, или Швабрина…

      Я точно помнил, что там был еще и Швабрин.

      – Вы слишком верите книгам, – сказал он, – словно они могут спасти человечество. Уверяю вас, это не так. Книги – это слишком… эфемерно.

      – Я вовсе не хочу спасать человечество. Оно либо спасется само по себе, либо не заслуживает спасения. Я хочу спасти себя.

      – Никто не меняется, – сказал он устало, – и вы не изменитесь. Что бы ни произошло, вы не изменитесь.

      – Нет! – У меня перед глазами все расплывалось от слез, и я совсем не видел его лица. – Я мог бы стать свободным! Мог бы изучать море! Увидеть другие страны! А это…

      Тут я только ощутил, что в мире что-то изменилось.

      Шаги больше не отдавались эхом по брусчатке. Фонарь в моих глазах расплывался колючим ореолом, а где-то за углом звенел на повороте трамвай.

      – Не понимаю, чего вы от меня все время хотите, – сказал он сердито.

      – Ничего, Борис Борисыч, – судорожно выдохнул я, – кажется, уже ничего.

      Что он вспомнил? Что вместо беличьего тулупчика Пугачеву достался заячий? Или что-то совсем другое, такое незначительное, что никто, кроме литературоведов, обычно и не замечает?

      На противоположной стороне улицы за стеклом булочной красовались плакаты «Хлеб – всему голова!» и «Планы Партии – Планы народа». Акация трясла сухими стручками, как дервиш – погремушкой. Луч прожектора береговой охраны щупал дальние тучи.

      – Вытащили меня посреди ночи… – продолжал ворчать он.

      – Уже все, – сказал я, – можно идти домой. Вам же вставать в пять утра.

      – С чего это? – удивился он.

      Ночь дышала сухим черным жаром, точно бочка со смолой. Цикады орали так, что у меня звенело в ушах. Одна сидела на нижней лестничной площадке – крохотное рогатое создание, – и судорожно трепетала крыльями.

      – А знаете, – сказал он, это даже хорошо, что вы меня вытащили. Давно уже я не гулял ночью… когда-то, давным-давно…

      – С девушкой?

      – Да, с одной девушкой. Только это было не здесь, в Мурманске. Ночи там летом светлые. Облака над морем золотятся, чайки кричат. Красиво.

      – А потом?

      – Потом нас перевели. Сначала в Севастополь, потом сюда. У нас же закрытая контора. Так я и не…

      – Закурить не найдется?

      Они выросли из подворотни так внезапно, что я на миг подумал, это опять какой-то патруль, но это была просто какая-то пьяная компания. Они стояли, перекрыв дорогу и отбрасывая тени, такие длинные, что головы их плясали где-то у наших ног.

      Я сказал:

      – Извините, нет.

      – Не сказал ей, что люблю ее, – закончил Покровский. – Не успел.

      – Ты невежливо разговариваешь, – сказал парень.

      Я опять сказал:

      – Извините. Пропустите ребята, а?

      – Плохо просишь. – Они сдвинулись, и тени их слились в одно трехголовое чудовище. – Гони бабки,