Красные волки, красные гуси (сборник). Мария Галина

переписать «Войну и мир», чтобы он лучше отразил роль народа? Чтобы мужики не угрожали княжне Марье тупым бунтом, а разъяснили бы ей губительную сущность крепостничества… Ее можно только запретить, но не больше.

      – Ну и что? – Я специально говорил сухо, чтобы он понял: не на того напал. Пускай забирает свою по спецзаказу сварганенную книжонку и валит отсюда. Но он не собирался уходить. Наоборот, уселся поудобнее и вытянул ноги в старомодных дырчатых сандалетах.

      – Я много переезжал, – сказал он задумчиво, – работа такая, и, конечно, книги – не тот багаж, который легко таскать за собой. Потом, везде есть библиотеки, а классику, как вы сами говорите, берут мало. За ней не надо стоять в очереди. Так что я почти не покупаю книжек. Но Толстой у меня свой. И Чехов. И Достоевский. И вот я захотел перечитать «Войну и мир» – все-таки замечательная вещь.

      – Я ее не люблю. Сплошное моралите…

      – Это потому, что вам ее в школе навязывали. Очень мудрая книга. Но, знаете, когда я открыл ее, я вдруг начал сомневаться. Я забыл, что случилось с Андреем Болконским. Он умер от ранения, да, но когда? И как?

      – Все помнят, что случилось с Андреем Болконским, – сухо сказал я, – это как раз в школе проходят. Наташа ухаживала за ним преданно и самоотверженно, и он…

      – Ну, вот видите. А я вдруг начал сомневаться. И когда открыл книгу и прочел… Оказывается, это была не Наташа, а Соня. И, согласитесь, при таком раскладе суть происходящего меняется. Соня становится чуть лучше, а Наташа – чуть хуже. Она вроде и не виновата, графиня не велела ей говорить, и Соня, руководствуясь жалостью к блестящему красавцу и лояльностью к семье Ростовых, взялась ухаживать за ним… И вот… она как бы уже немножко тургеневская девушка – совсем другой характер. Но это только в одном экземпляре – моем, понимаете? Я специально пришел, чтобы проверить – только у меня.

      – Ну и что?

      – А то, что в таком случае теоретически может существовать экземпляр, где Соня таки выходила Болконского. И они поженились…

      – И были счастливы?

      – И не были счастливы, поскольку характер у него постепенно все больше стал походить на отцовский, и он все время напоминал ей, что она ему не ровня, и она плакала, но продолжала его любить. Это же все-таки не дамский роман.

      – Опять же – ну и что?

      – А что, если весь тираж будет состоять из таких экземпляров? Все издания, наличествующие на данный момент? Как это отразится на всех нас?

      – Никак, – неуверенно сказал я.

      – Вы ошибаетесь. Я же говорю вам – все написанное и есть правда. В каком-то смысле. Ладно, мне пора.

      Он сгреб в портфель свой экземпляр «Войны и мира» – я специально смотрел, чтобы свой, и направился к двери. Уже на выходе я окликнул его:

      – Погодите. Так какой хлеб нарезает Шарлотта?

      Он обернулся и устало мигнул:

      – В вашем экземпляре, ну, который я брал на дом, она нарезает черный хлеб. Ржаной.

      – Ну и что?

      – А то, что дом, где на стол гостям подают ржаной хлеб, принадлежит совсем другой культуре.