Посланники тьмы. Антон Грановский

под навес и сверкнув на Дулея свирепыми взглядами, заспешили за своим начальником.

      Дулей подождал, пока охоронцы зайдут в дом, затем воздел руки к небу и взмолился:

      – Боги Перун и Велес, пошто вы меня так наказываете?

      – Это потому что ты предатель и прохвост, – сказал из-за забора Глеб.

      Дулей отскочил от забора и изумленно уставился на доски.

      – Пе... Первоход? Ты, что ли?

      – Я. И не вздумай бежать к дому или орать. Ты у меня на прицеле. Значит, ты рассказал обо мне княжьим охоронцам.

      – Я не хотел. Первоход, смилуйся. Меня заставили!

      – Тише, не вопи, – грубо осадил его Глеб. – Знай, Дулей, что теперь у меня на тебя зуб. Выслужишься, прощу. Не выслужишься, убью. Казню самой лютой смертью. Свяжу по рукам и ногам, отвезу в Гиблое место и брошу там на съеденье нечисти.

      Угроза была столь страшна, что Дулей затрясся.

      – Пе... Первоход, – вновь стал заикаться хозяин двора. – Не казни... Все, что прикажешь, для тебя сделаю.

      – Хочешь выслужиться? – Глеб хмыкнул. – Здравая мысль. Я подумаю, как тебя использовать. А пока – ступай в дом и про меня помалкивай. Знай, в твоем доме есть холоп, которого я подкупил. Он мне все про тебя рассказывает.

      – Холоп? – Дулей растерянно моргнул. – А который?

      Глеб усмехнулся:

      – Ты, я вижу, совсем от браги и березовицы осоловел. Ступай в дом и веди себя хорошо. Иначе сделаю из тебя упыря, а потом сам же вырву тебе сердце. Все, иди!

      Дулей будто только и ждал этого приказа, он повернулся и на подгибающихся от страха ногах зашагал к дому.

      Глеб перевел дух. Что ж, запугать алчного дурака Дулея оказалось совсем несложно. Нужно было только напомнить ему о Гиблом месте. Угроза подействовала безотказно. Стоит ли удивляться? Для жителя Хлыни нет страшнее беды, чем помереть в Гиблом месте и превратиться в упыря.

      Глеб поднялся с корточек, сунул в рот самокрутку и зашагал по примятому, подтаявшему снежку, доставая на ходу зажигалку.

      6

      Княжий дознаватель Замята пил вторые сутки подряд и никак не мог напиться. Порою ему казалось, что он даже хмеля в голове не чувствует.

      Был Замята высок, худ, темен и морщинист ликом, как сухое дерево. А нос имел столь длинный, что мог бы запросто облизать его языком.

      Сидя у стола в одних подштанниках, он скосил глаза на кровать, где сладко посапывала во сне гулящая девка. Одеяло сползло с ее живота, обнажив срамное, и Замята подумал, что надо бы ее накрыть. Однако вставать с лавки было лень.

      Откуда девка взялась, Замята помнил плохо. Помнил лишь, как шел с ней от кружала в обнимку, как светила полная луна и как весело поскрипывал снег у них под валенками.

      Как занимался с ней любовью – помнил плохо. Может, и вовсе не занимался?

      Замята снова посмотрел на раскинувшуюся на постели девку и прислушался к себе – не откликнется ли в чреслах сладострастная истома? Не откликнулась. Во всем теле была лишь вялость. Значит, заездила его девка до полусмерти, истомила.

      Что ж, это хорошо.

      Замята зевнул и протянул руку за кувшином с хмельной березовицей, однако промахнулся и ухватил