Первый нехороший человек. Миранда Джулай

что тут происходит? – сказала она.

      Я открыла рот. Простые факты ее насилия ускользнули из виду. Внезапно я почувствовала себя неуверенно, словно она знала обо мне что-то, словно, как в суде, обвинять будут меня.

      – Да и ваще, – сказала она, берясь за пульт, – работа у меня есть.

      Это показалось маловероятным.

      – Отлично. Где?

      – В супермаркете, куда мы ездили.

      – Ты сходила в «Ралфз», заполнила анкету и прошла собеседование?

      – Нет, они просто меня спросили – когда я там была последний раз. Начну завтра.

      Я вообразила дрожащие мужские руки, цепляющие именную табличку ей на бюст, и вспомнила, что́ Филлип сказал о ее жировых отложениях. Всего пару часов назад мы сидели у него в машине, и я думала: Давай не будем тратить время на разговоры о ней, когда нам столько всего нужно сказать друг другу. Я приподняла уголок ее спального мешка и выдернула одну из диванных подушек.

      – Этот диван не следует использовать как спальное место. Нужно взбивать подушки, иначе они насовсем утратят форму. – Я перевернула подушку и принялась тащить следующую – ту, на которой сидела Кли. Мышцы у меня напряглись; я понимала, что не к добру это, но продолжала дергать подушку. Дёрг. Дёрг.

      Я даже не заметила, как она встала. Изгиб ее руки перехватил меня за шею и потащил вниз. Я рухнула на диван – из меня вышибло дух. В равновесие я прийти не успела, она прижала мне бедро коленом. Я бестолково цеплялась руками за пустоту. Она притиснула мне плечи, внимательно глядя, что с моим лицом творит паника. Затем вдруг отпустила меня и отошла. Я осталась лежать, неуправляемо сотрясаясь всем телом. Клацнув защелкой, она заперлась в уборной.

      Филлип позвонил рано поутру.

      – Мы с Кирстен интересуемся, не успели ли вы все обдумать.

      – Можно задать один вопрос? – сказала я, сжимая синяк на тыльной стороне вверху голени.

      – Какой угодно, – сказал Филлип.

      – Она шикарная?

      – Повлияет ли это на ваше решение?

      – Нет.

      – Сногсшибательная.

      – Какой масти волосы?

      – Белокурые.

      Я сплюнула в платок. Ночью глобус у меня раздулся – сглатывать я не могла вовсе.

      – Нет, еще не решила.

      Дальнейшие три часа я пролежала в постели, головой туда, где должны быть ноги. Он влюбился в шестнадцатилетку. Я годами натаскивала себя быть самой себе слугой, чтобы, когда возникнут обстоятельства чрезвычайной беды, обо мне позаботятся. Но дом уже не действовал, как прежде: Кли перечеркнула годы тщательного обслуживания. Вся посуда была в деле, а общий беспорядок не подлежал системе совместной езды – между мной и низменным животным существованием не оставалось ничего. И поэтому я пописала в чашки, одну из них сшибла и не стала прибирать. Я разжевала хлеб до пюре, увлажняя его глотками воды, пока не смогла счавкать это, как лошадь. Протиснуться мимо глобуса удавалось только жидкостям – и только по глотательному сценарию. Черному Жеребцу – хлебную воду. Для простой воды я была Хайди, погружала металлический черпак