Моя система воспитания. Педагогическая поэма. Антон Макаренко

мне пироговский председатель и рассказал о событиях минувшей ночи.

      Я смотрел с удивлением на этого старенького, щупленького, умного селянина: почему он со мною еще разговаривает, зачем он не зовет милицию, не берет под стражу всех этих мерзавцев и меня вместе с ними?

      Но председатель повествовал обо всем не столько с гневом, сколько с грустью и больше всего беспокоился о том, исправит ли колония окна и двери, исправит ли столы и не может ли колония сейчас выдать ему, пироговскому председателю, две чернильницы?

      Я прямо обалдел от удивления и никак не мог понять, чем объяснить такое «человеческое» отношение к нам со стороны власти. Потом я решил, что председатель, как и я, еще не может вместить в себя весь ужас событий: он просто бормочет кое-что, чтобы хоть как-нибудь «реагировать».

      Я по себе судил: я сам был только способен кое-что бормотать:

      – Ну, хорошо… конечно, мы все исправим… А чернильницы? Да вот эти можно взять.

      Председатель взял чернильницы и осторожно собрал в левой руке, прижимая к животу. Это были обыкновенные невыливайки.

      – Так мы все исправим. Я сейчас же пошлю мастера. Вот только со стеклом придется подождать, пока привезем из города.

      Председатель посмотрел на меня с благодарностью.

      – Да нет, можно и завтра. Тогда, знаете, как стекло будет, можно все сразу сделать…

      – Ага… Ну хорошо, значит, завтра.

      Отчего же он все-таки не уходит, этот шляпа-председатель?

      – Вы домой сейчас? – спросил я его.

      – Да.

      Председатель оглянулся, достал из кармана желтый платок и вытер им совершенно чистые усы. Подвинулся ближе ко мне.

      – Тут, понимаете, такое дело… Там вчера ваши хлопцы забрали… Та там, знаете, народ молодой… и мой там мальчишка. Ну, народ молодой, для баловства, ни для чего другого, боже борони… Как товарищи, знаете, заводят, ну и себе ж нужно… Я вже говорил: время такое, правда… что у каждого есть…

      – Да в чем дело? – спросил я его. – Простите, не понимаю.

      – Обрез, – сказал в упор председатель.

      – Обрез?

      – Обрез же.

      – Так что?

      – Ах ты, Господи, та ж кажу: ну баловались, чи што, ну… отож вчера произошло… Так ваши забрали… у моего, и еще там не знаю, може, и потерял кто, бо, знаете, народ выпивший… И где они самогонку эту достают?

      – Кто народ выпивший?

      – Ах ты, Господи, да кто ж… Да разве там разберешь? Я ж там не був, а разговоры такие, что ваши были все пьяные…

      – А ваши?

      Председатель замялся:

      – Та я ж там не був… Што оно, правда, вчера воскресенье. Та я ж не про то. Дело, знаете, молодое, шо ж, и ваши мальчики, я ж ничего, ну, там… побились, никого ж и не убили и не поранили. Може, с ваших кого? – спросил он вдруг со страхом.

      – Да с нашими я еще не говорил.

      – Я не чув… а кто говорит, что были будто выстрелы, два чи три, те вже, мабудь, як тикалы, потому что ваши ж, знаете, народ горячий, а наши деревенские, конешно ж, пока повернулись туда-сюда…