Моя система воспитания. Педагогическая поэма. Антон Макаренко

оправдаемся.

      Принимать было нельзя, не принимать тоже нельзя. Почему, спрашивается, у одного Ваця приняли, а другому отказали?

      – Иди, принимай сено, я пока расписку напишу.

      И еще приняли мы воза два объемного фуража и пудов сорок овса.

      Ни жив ни мертв ожидал я расправы. Антон внимательно на меня поглядывал и еле-еле улыбался одним углом рта. Зато он перестал сражаться со всеми потребителями транспортной энергии, охотно выполнял все наряды на перевозки и в конюшне работал, как богатырь.

      Наконец я получил краткий, но выразительный запрос:

      «Предлагаю немедленно сообщить, на каком основании колония принимает продналог.

      Райпродкомиссар Агеев»

      Я даже Калине Ивановичу не сказал о полученной бумажке. И отвечать не стал. Что я мог ответить?

      В апреле в колонию влетела на паре вороных тачанка, а в мой кабинет – перепуганный Братченко.

      – Сюда идет, – сказал он, задыхаясь.

      – Кто это?

      – Мабудь, насчет соломы… Сердитый.

      Он присел за печкой и притих.

      Райпродкомиссар был обыкновенный: в кожаной куртке, с револьвером, молодой и подтянутый.

      – Вы заведующий?

      – Я.

      – Вы получили мой запрос?

      – Получил.

      – Почему вы не отвечаете? Что это такое, я сам должен ехать! Кто вам разрешил принимать продналог?

      – Мы принимали продналог без разрешения.

      Райпродкомиссар соскочил со стула и заорал:

      – Как это так – «без разрешения»? Вы знаете, чем это пахнет? Вы сейчас будете арестованы, знаете вы это?

      Я это знал.

      – Кончайте как-нибудь, – сказал я райпродкомиссару глухо, – ведь я не оправдываюсь и не выкручиваюсь. И не кричите. Делайте то, что вы находите нужным.

      Он забегал по диагонали моего бедного кабинета.

      – Черт знает что такое! – бурчал он как будто про себя и фыркал, как конь.

      Антон вылез из-за печки и следил за сердитым, как горчица, райпродкомиссаром. Неожиданно он низким альтом, как жук, загудел:

      – Всякий бы не посмотрел, чи продналог, чи что, если четыре дня кони не кормлены. Если бы вашим вороным четыре дня газеты читать, так бы вы влетели в колонию?

      Агеев остановился удивленный:

      – А ты кто такой? Тебе здесь что надо?

      – Это наш старший конюх, он лицо более или менее заинтересованное, – сказал я.

      Райпродкомиссар снова забегал по комнате и вдруг остановился против Антона:

      – У вас хоть заприходовано? Черт знает что!..

      Антон прыгнул к моему столу и тревожно прошептал:

      – Заприходовано ж, Антон Семенович?

      Засмеялись и я и Агеев.

      – Заприходовано.

      – Где вы такого хорошего парня достали?

      – Сами делаем, – улыбнулся я.

      Братченко поднял глаза на райпродкомиссара и спросил серьезно, приветливо:

      – Ваших вороных покормить?

      – Что ж, покорми.

      [15] Осадчий

      Зима и весна 1922 года были наполнены страшными взрывами в колонии