Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь. Андрей Валентинов

себе на дне, только голову из моря выставил.

      А на море – огоньки.

      Всюду – на волнах, на мокрых камешках и даже в глубине, где зеленые нереиды живут…

      Ух ты!

      То есть это потом «ух ты», а вначале даже страшно стало. Моря-то я почти не видел. Зато слыхал! В море опасно. Там живет страшный Поседайон, он еще и землю трясет, и в коня обращается… А скала-то – голова конская. Вот сейчас ка-а-ак двинется, ка-а-ак заржет! Ой, лучше не думать! А то меня Капанид за труса примет!

      – Сели?

      – Сели!

      Ждем.

      Ждем – а огоньков все больше, светятся, дрожат…

      – А чего они флейтисток не позвали?

      (Это я так, чтобы не молчать.)

      Сопит Сфенел. Думает.

      – Это потому, что мамы наши тут. То есть не наши… Ты, Тидид, извини…

      Жаль, что я не могу рассказать Капаниду о маме. Он считает, что моя мама на Каменном Поле. Но я ему обязательно расскажу! Когда мама разрешит.

      – И не потому, – возражаю я. – Помнишь, день рождения дяди Полиника был? Тогда все пришли, но флейтисток все равно позвали. Только их к столам не подпускали. И танцовщиц тоже позвали…

      А на море – волны. И огоньки, огоньки…

      …И черный конь. Вот сейчас заржет, подпрыгнет, ударит копытами прямо по белым барашкам, по огонькам!..

      – А я знаю, почему, – вдруг заявляет Сфенел. – Они о войне говорят. Война будет, Тидид!

      Да, будет. Я хоть и маленький еще, а понял. Недаром папа о войне заговорил!

      – Они с Фивами воевать хотят. Чтобы дядя Полиник басилеем стал. А потом – с Калидоном. Чтобы твой дедушка твоего папу простил.

      Почему мне вдруг не хочется, чтобы папа шел на войну? И чтобы дядя Капаней шел? И все остальные? Ведь война – это победа, это добыча, это – слава! А мой папа – самый сильный!

      – Смотри!

      Все забыто. Гидра! Перед самой скалой! Темная, горбатая, толстая…

      – Да это же лодка! Рыбаки!

      Фу ты!

      Действительно лодка. Даже голоса слышны. Плеснули по воде весла (а на них – тоже огоньки!), и снова – тихо. Только волны.

      – А кого на войну возьмут?

      Нас – не возьмут, это понятно. А дядю Эгиалея? А Алкмеона? Ведь у него губа заячья!

      Капанид снова начинает сопеть. Молчит.

      – Мама плачет, – наконец вздыхает он. – А папа то кричит на нее, то целует. Мама говорит, что боится. Что ей сны плохие снятся.

      Хочу сказать что-то ободряющее – и не могу. Моя мама…

      «Лучше сыном изгнанника, чем сиротой…»

      – Они победят! – говорю я упрямо. – Они всех побьют! Правда, Капанид?

      – Угу…

      Не нравится мне это его «угу». Ну никак не нравится!

      – А дядя Амфиарай… – вновь начинает Сфенел.

      – Тихо!

      Это я. Шепчу. Шепчу потому, что темное…

      …Гибкое, узкое, длинное! Прямо под самой скалой. И луна блестит. Прямо на этом самом!

      – Видишь?

      – Вижу!

      А это самое уже не под скалой – плывет прямо к берегу. Быстро, бесшумно. По гребням волн, между огоньков…

      – Сюда! Сюда плывет!

      Ответить я не решаюсь. Это самое совсем близко.