Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь. Андрей Валентинов

только вздыхаю. Как это папа может целый день ехать? Да так, что кони устают, а он – нет?

      – Папа, а это боевая колесница?

      Папа смеется, треплет меня за волосы (а вожжи – в одной руке!).

      – Нет, конечно. Обычная. Боевая – она тяжелая. Да и толку с нее мало.

      – То есть как это? – поражаюсь я. – Воевать на колесницах надо!

      Это я с детства знаю. Война – это когда царь (или лавагет, или, например, мой папа) садится на колесницу и едет искать врага. Враг тоже на колеснице, а вокруг – слуги с копьями. Они меж собой дерутся, а те, кто на колесницах, – между собой. На то и война.

      – Колесницы – это древность, Диомед! Так еще до потопа сражались. Мы в Ахайе, честно говоря, и воевать-то толком не умеем. Да и что за войны? Там двух коров угнали, там амбар сожгли… Любой сотник из Баб-Или[16] или Кеми разнесет всех наших героев – даже если мы объединимся…

      Странно, кажется, папино хорошее настроение куда-то делось. Из-за чего? Из-за какого сотника из Баб-Или?

      …А я знаю, где этот Баб-Или! Мне дядя Эвмел на щите медном показал. Там все дяди бороды колечками завивают. И Кеми показал – а я запомнил. С первого раза! У них там все боги – со звериными головами, страшные!

      (Бух-бух-бух! Сразу три камня попались!)

      – Ты думаешь, сынок, чем воевать надо? Копьем? Мечом?

      – Или палицей, – подхватываю я, вспомнив дядю Капанея. – А еще – секирой, лабрисом…

      (Лабрис – это топор такой, с двумя лезвиями. Критский. Я его тоже у дяди Эвмела видел. Даже в руках держал.)

      – …и еще луком, как дядя Эгиалей!

      – Эх, ты! – Папина рука вновь ерошит мои волосы. – Головой воевать надо. Головой! Эх, если бы Адраст это понимал!..

      Дедушка Адраст? А при чем здесь…

      (Коц-коц-коц. Ток-ток-ток. Бух-бух-бух-бух!)

      – Ну и дорога! Я бы здешнему басилею уши отрезал! Может, сынок, в повозку пересядешь?

      Я соплю в ответ. Я что – маленький? То есть маленький, конечно. И в повозке не так трясет…

      – Нет, папа, я с тобой до самой Лерны доеду.

      (Бух! Бух! Ай!)

      – Ну давай! А может, еще ходу прибавим?

      Хорошо, что папа шутит! А интересно, почему это он о войне заговорил? Папа не любит о войне разговаривать!

* * *

      – Славную петь начинаю Сантиду-Афину,

      С хитро искусным умом, светлоокую, с сердцем немягким,

      Деву достойную, градов защитницу, полную мощи,

      Тритогенею. Родил ее сам многомудрый Кронион…

      Жрец думает, что его слушают. А его никто не слушает. Даже разговаривают. И папа разговаривает, и дядя Гиппомедонт, и дядя Капаней, и дядя Полиник…

      …Он тоже к дяде Гиппомедонту приехал. И Ферсандра привез. И не только он – дядя Мекистий тоже здесь. И Эвриал, его сын, тоже приехал.

      Дядя Мекистий очень похож на дядю Эгиалея. Такой же длинноногий. А Эвриал – коричневый. Это он в маму. Его мама – коричневая. Ее из-за моря привезли.

      Правда, папа говорит, что не «коричневая», а «смуглая». А по-моему, все равно – коричневая.

      – Микены? С Эврисфеем лучше не разговаривать…

      – Атрей, лис старый,

16

Баб-Или (Врата Бога) – Вавилон.