Во всем мне хочется дойти до самой сути…. Борис Пастернак

1917

* * *

      Ты так играла эту роль!

      Я забывал, что сам – суфлер!

      Что будешь петь и во второй,

      Кто б первой ни совлек.

      Вдоль облаков шла лодка. Вдоль

      Лугами кошеных кормов.

      Ты так играла эту роль,

      Как лепет шлюз – кормой!

      И, низко рея на руле

      Касаткой об одном крыле,

      Ты так! – ты лучше всех ролей

      Играла эту роль!

      Лето 1917

Балашов

      По будням медник подле вас

      Клепал, лудил, паял,

      А впрочем – масла подливал

      В огонь, как пай к паям.

      И без того душило грудь,

      И песнь небес: «Твоя, твоя!» —

      И без того лилась в жару

      В вагон, на саквояж.

      Сквозь дождик сеялся хорал

      На гроб и в шляпы молокан.

      А впрочем – ельник подбирал

      К прощальным облакам.

      И без того взошел, зашел

      В больной душе, щемя, мечась,

      Большой, как солнце, Балашов

      В осенний ранний час.

      Лазурью июльскою облит,

      Базар синел и дребезжал.

      Юродствующий инвалид

      Пиле, гундося, подражал.

      Мой друг, ты спросишь, кто велит,

      Чтоб жглась юродивого речь?

      В природе лип, в природе плит,

      В природе лета было жечь.

      Лето 1917

Подражатели

      Пекло, и берег был высок.

      С подплывшей лодки цепь упала

      Змеей гремучею – в песок,

      Гремучей ржавчиной – в купаву.

      И вышли двое. Под обрыв

      Хотелось крикнуть им: «Простите,

      Но бросьтесь, будьте так добры,

      Не врозь, так в реку, как хотите.

      Вы верны лучшим образцам.

      Конечно, ищущий обрящет.

      Но… бросьте лодкою бряцать:

      В траве терзается образчик».

      Лето 1917

Образец

      О бедный Homo sapiens[1],

      Существованье – гнет.

      Былые годы за́ пояс

      Один такой заткнет.

      Все жили в сушь и впроголодь,

      В борьбе ожесточась,

      И никого не трогало,

      Что чудо жизни – с час.

      С тех рук впивавши ландыши,

      На те глаза дышав,

      Из ночи в ночь валандавшись,

      Гормя горит душа.

      Одна из южных мазанок

      Была других южней.

      И ползала, как пасынок,

      Трава в ногах у ней.

      Сушился холст. Бросается

      Еще сейчас к груди

      Плетень в ночной красавице,

      Хоть год и позади.

      Он незабвенен тем еще,

      Что пылью припухал,

      Что ветер лускал семечки,

      Сорил по лопухам.

      Что незнакомой мальвою

      Вел, как слепца, меня,

      Чтоб я тебя вымаливал

      У каждого плетня.

      Сошел и стал окидывать

      Тех новых луж масла,

      Разбег тех рощ ракитовых,

      Куда я письма слал.

      Мой поезд только тронулся,

      Еще вокзал, Москва,

      Плясали в кольцах, в конусах

      По

1

Человек разумный (лат.).