Голь на выдумки хитра. Фантастическая повесть. Лариса Малмыгина

воротилась, девонька.

      Моё Эго встрепенулось и всхлипнуло от жалости к несчастной, потерявшей своё дитя.

      «Успею ли до ночи дойти до дуба»? – стараясь не обращать внимания на сентиментальное подсознание и бабские причитания, озадачилась я и почувствовала, что дрожу.

      – Айда в избу, касатка, – перестав рыдать, Маланья обняла меня за талию. – Али по надобности хотишь? Вон тама облегчись!

      И она кивнула на кустики возле небольшого прокопченного строения.

      Просторная комната с печью, та же скромная обстановка, тот же земляной пол, только чище, чем в жилище у Прохора.

      Поискав глазами тараканов, я с удовольствием осознала, что их нет, а потому присела на выскобленную до белизны деревянную лавку. Неожиданно хозяйка лачуги опустилась возле моих ног и обняла их. Я вздрогнула.

      – Диво Господь сотворил, – всхлипнув, произнесла она и положила голову на мои колени. – На Маньку ты больно схожа.

      – Вы же не видите, – оторопела я. Червячок сострадания шевельнулся где-то внутри.

      – Руками вижу, – шмыгнула носом Кузьминична. – Маньку мне Господь возвернул, понеже я ему поклоны клала.

      – Я не Манька, – мои слова зазвучали неубедительно. – Я Маша Серова, Мария Валентиновна.

      – Спи-тко, миленька, отдохни, – не слушая меня, печально молвила женщина. – Завтрева я тебе сбитень и грешневые блины сварганю.

      «Грешневые, – хихикнуло Эго. – От слова «грех».

      «От слова «гречка», – осуждающе покачала головой я.

      Хозяйка поднялась и уверенно пошла к печи, а мне захотелось завыть от отчаяния. Там, в двадцать первом веке, ждут голодные дети, а тут, в прошлом, как назло встретилась несчастная мать, которой необходима именно моя поддержка.

      «Необходимо успокоиться, – откидывая в сторону сантименты, начала размышлять я. – Если рассуждать логически, надо немедленно бежать к дубу, а не разлёживаться на узкой лавке, похожей на жесткую вагонную полку. Плевать на раритетные вещицы, что-нибудь придумаю и в родном веке. Но почему так не хочется вставать? И глаза слипаются».

      Манящая таинственная завеса опустилась с закопченного потолка, она заволокла пространство комнаты и вплотную приблизилась ко мне.

      – Хлебни, Маняша, – сквозь белесую дымку поднесла к моему рту чашу с неизвестной коричневой жидкостью Маланья. – Хлебни и полежи. Чай, измаялась сёдни.

      И она запела так ласково и так нежно, как пела в далёком детстве моя бабушка:

      – Люли-люли-люли,

      Прилетели гули.

      Сели на воротцах

      В красных чеботцах.

      Стали гули говорить,

      Чем нам Машу накормить?

      Сахарком и медком,

      Сладким пряником.

      Сладким пряником —

      Коноплянником.

      Коровку подоим —

      Молочком напоим.

      Стали гули ворковать —

      Стала Маша засыпаааать.

      Она ещё пела, а я уже проваливалась в глубокий сон под пристальным