Женская война. Александр Дюма

что-нибудь священным, так я попросила бы клятвы.

      – Сделайте лучше.

      – Что такое?

      – Обещайте мне сто пистолей, если я в точности исполню ваше поручение.

      Нанона пожала плечами.

      – Согласна, – сказала она.

      – Посмотрите, – отвечал Ковиньяк. – Я не требую с вас никакой клятвы, довольствуюсь одним вашим словом. Так мы условливаемся, что вы отдадите сто пистолей тому, кто доставит вам расписку Каноля, разумеется, от моего имени?

      – Хорошо, но вы говорите о третьем лице: неужели вы не хотите сами воротиться?

      – Как знать будущее? Важное дело призывает меня самого в окрестности Парижа.

      Нанона не могла скрыть движения радости, которое вырвалось у ней невольно.

      – А вот это совсем не мило, – сказал Ковиньяк, засмеявшись. – Но мне все равно, милая сестрица. Мы расстаемся друзьями?

      – Друзьями. Но поезжайте скорей!

      – Сейчас же отправлюсь в путь. Только позвольте выпить стакан вина на дорогу.

      Ковиньяк вылил в свой стакан последнее вино из бутылки шамбертена, выпил, поклонился сестре чрезвычайно почтительно, вскочил на лошадь и через минуту исчез в облаке пыли.

      IX

      Луна выходила на горизонт, когда виконт в сопровождении верного своего Помпея выехал из гостиницы почтенного Бискарро и пустился скакать по Парижской дороге.

      Около четверти часа виконт предавался своим мыслям. В это время проехали почти полторы мили. Наконец виконт повернулся к своему конюху, который шагах в трех сзади ехал вслед за своим господином.

      – Помпей, – сказал он, – не к тебе ли как-нибудь попала моя перчатка с правой руки?

      – Кажется, нет.

      – Что ты делаешь там с чемоданом?

      – Смотрю, крепко ли он привязан, и затягиваю ремни, чтобы золото в нем не стучало. Звуки золота не доводят до добра, сударь, и притягивают неприятные знакомства, особенно ночью.

      – Ты прекрасно делаешь, Помпей. Я радуюсь, видя твое старание и благоразумие.

      – Это очень простые достоинства в старом солдате, виконт, и они очень хорошо идут к храбрости. Однако же, не считая храбрость безрассудною отвагою, признаюсь, очень жалею, что господин Ришон не мог проводить нас: ведь трудно уберечь двадцать тысяч ливров, особенно в наше бурное время.

      – Ты говоришь очень благоразумно, Помпей, – отвечал виконт, – и я совершенно с тобою согласен.

      – Осмелюсь даже прибавить, – продолжал Помпей, видя, что виконт поощряет его трусость, – осмелюсь прибавить, что неблагоразумно так отваживаться, как мы. Позвольте мне подъехать к вам и осмотреть мой мушкетон.

      – Ну, Помпей?..

      – Мушкетон в порядке, и кто осмелится остановить нас, тому будет плохо. Ого, что там такое?

      – Где?

      – Да перед нами, шагах в ста, тут, направо…

      – Что-то белое.

      – Ого, – сказал Помпей, – что-то белое! Верно, перевязь! Мне очень хочется отправиться сюда налево, за забор, говоря военным термином, занять позицию. Не занять ли нам позиции, виконт?

      – Если это перевязи, Помпей, так нет беды, ведь перевязи носятся только королевскими солдатами,