История одиночества. Джон Бойн

скор на шутку, верно? Слушай, а как ты насчет небольших перемен?

      Сердце мое упало. Я готовился к одному разговору, но, похоже, предстоял совсем другой. Меня переводят? После стольких лет? Но я полюбил огороженные поля для регби, длинную подъездную аллею к главному корпусу, тишину моего коридора и покой моей маленькой комнаты, безопасность класса. Я страшился возможного разговора, но беседа оказалась еще хуже. Гораздо хуже.

      – Я бы не хотел ничего менять, – сказал я. Все же стоило попытаться. Вдруг он сжалится? – Работа моя не закончена. Многим ребятам нужна помощь.

      – Ну, работе вечно нет конца-краю, – ответил архиепископ. – Дело просто переходит от одного к другому. Я хочу послать в Теренур замечательного парня, думаю, ему это будет очень полезно. Отец Муки Нгезо. Может, встречал?

      Я покачал головой. Из молодых священников я мало кого знал. Да их и было не так много.

      – Он чернокожий, – сказал архиепископ. – Наверняка ты его видел.

      Я не понял, была эта характеристика чисто фактологической или несколько уничижительной. Можно ли сегодня говорить «чернокожий» или тебя сочтут расистом?

      – Я не… – начал я, не зная, как закончить предложение.

      – Он прекрасный парень, – повторил архиепископ. – Несколько лет назад приехал из Нигерии. Ты смотри, что творится: раньше мы посылали своих ребят в миссии, а теперь миссии присылают нам своих парней.

      – Выходит, мы превращаемся в миссию? – сказал я.

      Архиепископ помолчал и кивнул:

      – Я, видишь ли, об этом не задумывался. Наверное, так оно и есть. Этакий странный пас, верно? Знаешь, сколько в этом году я получил заявок на место священника от дублинской епархии?

      Я покачал головой.

      – Одну, – сказал архиепископ. – Одну! Представляешь? Я встретился с соискателем, и он абсолютно не годился. Придурок какой-то. В разговоре все время грыз ногти и хохотал. Все равно что беседовать с койотом.

      – С гиеной, – поправил я.

      – Ну да, с гиеной. Я так и сказал. В общем, я дал ему от ворот поворот и велел подумать, есть ли у него призвание к нашему делу, и уж тогда снова поговорим, а он расплакался, и я чуть ли не на руках вынес его из кабинета. В приемной ждала его матушка, и я понял, что это она его настропалила.

      – Всех нас настропалили наши матушки, – брякнул я необдуманно.

      Архиепископ покачал головой:

      – Ну так-то уж не надо, Одран, а?

      – Я просто хотел сказать…

      – Ладно, ничего. – Архиепископ снова глотнул из стакана, на сей раз от души, и прикрыл глаза, смакуя вкус, а затем проговорил: – Майлз Донлан.

      Я уставился в пол. Вот этого разговора я и ждал.

      – Майлз Донлан, – тихо повторил я.

      – Я полагаю, ты читаешь газеты, смотришь новости?

      – Да, ваше преосвященство.

      – Шесть лет. – Архиепископ присвистнул. – Как по-твоему, он выживет?

      – Он немолод. А в тюрьме, говорят, не жалуют… – Я не смог произнести это слово.

      – А что, никакие слухи до тебя не доходили, Одран?

      Я