История одиночества. Джон Бойн

такое?

      – Ранняя деменция. Мы наняли сиделку, однако она уже не справляется. Иногда сестра меня узнает. Бывает – и нет.

      – Может, и к лучшему, что она не знает о сыне, – проворчал архиепископ. – Обо всей этой его матерщине. Кажется, он тоже с приветом? Где-то я об этом читал.

      Я опешил, словно он вдруг плюнул мне в лицо, но архиепископ на меня не смотрел и, похоже, не ждал ответа; он рылся в бумагах на столе, готовясь к приему следующих посетителей. Я молча вышел, прикрыв за собой дверь, в коридоре я встретил восемь монахинь, которые расступились, словно Чермное море, и приветствовали меня идеально слаженным хором:

      – Доброго дня, отче.

      Вот так вот. Никаких вестей от архиепископа больше не было, но о чем еще говорить, если решение принято. Мне оставалось лишь собрать манатки, невзирая на то что из-под меня выдернули четверть века моей жизни.

      Глава 3

      1964

      Вначале нас было трое, потом стало четверо, затем пятеро, а потом вдруг опять трое.

      Три года я был у папы с мамой единственным ребенком, но в силу своего малолетства не мог оценить всей прелести этого положения. По всем меркам, я был милый дитя: беспрекословно засыпал и ел, что давали. В детстве у меня что-то случилось с глазами, и родители, испугавшись, что я ослепну, повели меня к окулисту в больнице на Холлс-стрит, но все прошло само собой без всяких последствий.

      В 1958 году появилась Ханна – мяукающее существо, которое временами орало благим матом, провоцируя ссоры между родителями: мама кричала, что у нее уже нет сил, а папа смывался в пивную. Малышка отказывалась от еды, тогда ее тоже показали врачу, и тот сказал, что ребенок должен есть, иначе погибнет.

      – А то я этого не понимаю, – ответила мама, озираясь с видом человека, уразумевшего, что здесь ему помощи не дождаться. Из угла я наблюдал, как в ней растет досада. – Я вам не полная идиотка.

      – А вы не пробовали ее умаслить, миссис Йейтс? – спросил врач.

      – Это как?

      – Моя жена частенько умасливала наших детей, чтоб поели. Этот способ творит чудеса.

      – Будьте любезны, растолкуйте смысл слова «умаслить». И расскажите, как это действует.

      Врач улыбнулся:

      – «Умаслить» означает убедить человека сделать то, к чему он не расположен.

      – Девочке семь месяцев, – сказала мама. – Я не уверена, что она поддастся силе моего убеждения. Пока что не поддавалась.

      – Старайтесь, миссис Йейтс. – Врач раскинул руки, словно раскрывая тайны вселенной. – Старайтесь. Хорошая мать не оставит попыток до полного успеха.

      От этих слов мама тихо взбеленилась, но смолчала, запуганная трехкомнатными апартаментами в доме на Дартмут-сквер, медной табличкой на входе и гонораром в сорок пенсов за визит. Как и в случае с моей слепотой, со временем проблема с кормежкой сама собой уладилась; наверное, Ханна наконец-то хорошенько проголодалась, ибо начала послушно есть, и в доме вновь воцарился мир.

      Я полюбил девочку сразу и только с ее появлением понял, как сильно мечтал о младшей сестре или братце. Когда я входил в комнату, Ханна переставала плакать