Разговоры (сборник). Сергей Волконский

уж, разве нас, классиков, «допустят».

      – Совершенно напрасно думаете. Это одно из многих предубеждений – замкнутость Художественного театра для всего иного, чем он сам. Два доказательства налицо: «Гамлет» в постановке Крэга и введение системы Далькроза в программу драматической школы.

      – Да, и то и другое очень интересно… Да, Станиславский всегда был человек идеи.

      – И в лучшем смысле слова. Вы знаете, что Далькроза он не видал, он уверовал заочно.

      – Да, знаю… но не понимаю.

      – Чего?

      – Многого не понимаю. Не понимаю Крэга, то есть Крэга в Москве, не могу себе представить сочетание москвичей с английским эстетом; и не понимаю ритмическую гимнастику в Художественном, не вижу ее слияния ни с репертуаром, ни со способом игры.

      – Отчего же, например, вы не представляете себе Крэга в Москве?

      – Послушайте, Крэг – последнее слово эстетической изысканности, отрешенности от действительности. Да, кстати, вы видели его декорации к «Гамлету»?

      – Видел декорации, если это можно назвать таким именем.

      – И что же?

      – Это нечто надмирное, уносящее вас вон из условий пространства и времени.

      – Ну вот видите; и в такую обстановку «вне условий» войдут наши обусловленные москвичи?

      – Войдут, и я уже видел, как входят.

      – Да ведь войти не довольно, надо и ходить.

      – И пойдут: я видел, как ходили.

      – Я вам вот что скажу: театр как стиль, – стиль не в смысле обстановки, а в смысле способа, – очень растяжим, не спорю, но все-таки на двух концах его всегда то же самое: на одном конце – смазной сапог, на другом – котурна, на одном – картуз, на другом – шляпа с пером. Сами решите, к чему из двух Художественный театр ближе.

      – Да к чему бы ни был ближе, почему и не стараться от одной полярности идти к другой?

      – А если вы на это смотрите с точки зрения опыта, то в добрый час; только не требуйте, чтобы все верили в результат. Московский театр – это калач, Крэг – ром, и сколько ни поливайте, как ни воспламеняйте, плум-пудинга не будет, а калач испорчен.

      – Ну, знаете, аллегории хороши post factum, задним числом, а не в предсказаниях.

      – Моя аллегория post factum, она выражает мое ожидание.

      – А я верю в результат. Я верю в картинность, в которой вы так сомневаетесь; верю, потому что уже видел. Я видел первую картину «Гамлета» – декорацию и людей в костюмах – и не забуду: в лунном полусвете и в архитектурном полумраке эти рыцарские тени – сходятся, расходятся, появляются, пропадают.

      – Говорили?

      – Нет, еще не говорили; без слов жили.

      – Без слов лучше. Но нужно, чтоб было очень хорошо.

      – Уверяю вас, что было хорошо. Я вам говорю, вы не знаете, как они репетируют. У них такое чувство жизни, что не может не быть красиво.

      – Все это так, но без техники жеста не может ничего выйти.

      – У них техника чувства. Вы не можете себе представить, что это такое, когда на репетиции сидят человек