Разговоры (сборник). Сергей Волконский

всегда считал тонким наблюдателем, но вы, кажется, еще тоньше и наблюдательнее, чем я думал.

      – Не благодарю, потому что это правда.

      – А за правду, за приятную правду, разве не благодарят?

      – Нет, потому что она всегда ниже действительности.

      – Однако! Не за скромность вы в рай попадете.

      – Пожалуйста! Мой девиз: «Humble quand je me con-sidere, fiere, quand je me compare». (Когда оцениваю себя, – скромен, когда сравниваю, – горжусь.)

      – Но вы больше любите сравнения, чем размышления.

      – Ну, конечно, я не скажу, как одна французская барыня, когда я ее спросил, чем она любит больше заниматься, – «Размышляю. Я очень люблю размышлять».

      – Это прелестно! Синий чулок?

      – И то неудачный – пятка торчала… Но, опять-таки словами доброго и нежного царя счастливых берендеев, «в сторону не будем уклоняться, на прежнее вернемся». Чтобы от воззрений вообще перейти к вашим воззрениям, признайте, что вы, как истинно русский человек…

      – Нет, пожалуйста, о политике мы не говорим, во всяком случае, я не отвечаю.

      – Что, я слишком глубоко копнул?

      – И не глубоко и не мелко, а просто куда не следует. Мы, кажется, говорили о вкусах, о классицизме, а кто-то – только не я – свернул на «патриотизм».

      – Едко. Но более едко, чем метко.

      – Пожалуйста, рифмой не отделаетесь. Обстоятельство не доказательство.

      – А это разве не рифма? А алиби разве не обстоятельство?

      – Да, но рифма не alibi.

      – Вот если бы вы не были заскорузлым реалистом, вы бы этого никогда не сказали.

      – Чего?

      – Что рифма не доказательство.

      – А по-вашему, теорема? «Сомненье, волненье – что и требовалось доказать»?

      – Ну как же вам не стыдно! Доказательство ad absurdum вовсе не такое уничтожающее, как принято думать, раз сказано: верю, потому что нелепо, credo, quia absurdum. Что касается рифмы, то ведь это одна из граней многогранного искусства, а что верно для целого, верно и для части, и если мы говорим о доказательности, об убедительности, вообще о силе искусства, то я имею право…

      – Однако Толстой свой «Труп» написал без рифмы. И не слабо, могу вас уверить.

      – Так мало ли что; он его и без музыки написал, это не значит, что музыка не сильна оттого, что Толстой без нее обошелся. Да, кстати, расскажите про «Труп».

      – Что же рассказать, я его и не читал, и не видел.

      – Да вы же ходили на репетиции Художественного – вы были «допущены».

      – Ну да, отдельные сцены… даже по нескольку раз…

      – Не скупитесь, не скупитесь. Какова пьеса?

      – Вот уж не для вас: именно «пьесы» и нет.

      – А что же?

      – Прямо куски жизни. Люди обмениваются словами, кто поплачет, кто закурит папироску…

      – Ну да, ну а содержание… события развертываются?

      – Да, по-видимому; Москвин даже, кажется, стреляется. Но разве в этом суть? Мы в жизни разве видим события? Мы видим только людей – разговаривающих, закуривающих,