Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим. Владимир Гамаюн

вечер въезжаем в посёлок, раскинувшийся у железной дороги, где нас встречает свора псов, которые не жалеют своих глоток и пытаются прокусить нам колёса. Шофёр рассказывает, что здесь в основном живут люди, так или иначе связанные с ж. д. Кто-то из них работает и держит крепкое хозяйство, кто-то живёт охотой, браконьерством, перебивается шабашками и мелким воровством. Они тоже держат домашний скот и птицу, но огороды у них заросли лебедой да лопухами, эти работой себя особо не утруждают. Они, как везде принято в деревнях, даже самогон не гонят, зато в этом посёлке в каждом доме стоят канистры с «шадымом», техническим спиртом, происхождение которого покрыто мраком.

      В местной лавке мы успеваем купить мешок хлеба, десяток бутылок водки и, что удивительно, сигарет с фильтром, потому что местные предпочитают смолить «Приму» или махру, смешанную с самосадом. Потом под истошный лай собак выезжаем из посёлка, и катим дальше по уже замёрзшей лесной колее, вылезти из которой почти невозможно. Одолев за час эти пять или шесть км разбитой, фронтовой дороги, подъезжаем к базе разведчиков. База – это продуктовый лабаз на высоких пеньках от спиленных деревьев, пустой вагончик на колёсах, банька по-чёрному и зимовьё, срубленное из неошкуренного кругляка и кишащее жирными вонючими клопами, прелесть общения с которыми я испытал чуть погодя.

      В зимовье от стенки до стенки высокие нары, сделанные из тонких жердей, длинный стол, сколоченный из толстых досок, по обеим сторонам стола две лавки из таких же досок. В углу стоит печь из обрезанной наполовину железной бочки, за ней в том же углу прибит к срубу рукомойник, с загаженным тазом под ним. Около печки и у торца стола прорублены маленькие оконца с мутными, засиженными мухами стёклами. Сквозь щелястый из толстых плах пол виден снег, иней. Температура там, как и на улице, но мыши пищат и шебуршат под полом, будто летом и мороз им в кайф. Вот, кажется, и весь колорит, и интерьер той таёжной общаги.

      Знакомимся, я пытаюсь сразу запомнить имена моих коллег, но вместо имён у меня в памяти остались только профессии: геолог, бурильщик, тракторист трелёвщика, дизелист электростанции и шофёр ещё одного «Урала», который стоит засыпанный снегом. Я буду шестым в этом экипаже. Водила, который меня привёз, сославшись на срочность, шустренько выкинул из кузова продукты и запчасти, дал по газам, и только мы его и видели. Он побоялся, побрезговал даже зайти в нашу зимовуху, выпить кружку чая на дорожку, клопы – это не шутка. Ну а нам деваться некуда, будем терпеть, бороться и побеждать – таков наш девиз. В тот день мужики не работали и маялись похмельем, так что водка, привезенная мной, оказалась весьма ко времени. Пока выпили, закусили тем, что бог послал, поговорили, стемнело, пора и на покой. Какой к чертям собачьим покой? Я знал, что такое клопы, но что их может быть столько и таких злых, не ведал.

      После кошмарной ночи, сполоснув помятые рожи и едва глотнув мутного чаю, мы взгромоздились на наклонный щит трелёвщика,