Чудо. Эмма Донохью

думают люди из комитета, когда организуют наблюдение в этой тесной и грязной лачуге, а потом вдруг отправляют ребенка неизвестно куда?

      – Чтобы сделать ее портрет, – объяснил отец. – Сфотографировать.

      На одной стороне фургона вычурными буквами была сделана надпись: «РЕЙЛИ И СЫНОВЬЯ, ФОТОГРАФЫ». С кухни доносился незнакомый голос. О, это уж чересчур! Сделав несколько шагов, Либ вспомнила, что ей нельзя отходить от девочки. Она остановилась, обхватив себя руками.

      В комнату ворвалась Розалин О’Доннелл.

      – Мистер Рейли готов сделать твой дагеротип, Анна.

      Девочка кивнула.

      – Это действительно нужно? – спросила Либ.

      – Его должны напечатать в газете.

      Напечатать портрет этой маленькой плутовки, словно она королева. Или, скорее, двухголовый бык.

      – Студия далеко отсюда?

      – Он сделает это прямо в фургоне.

      Миссис О’Доннелл ткнула пальцем в окно.

      Либ выпустила девочку вперед, но оттолкнула от ведра без крышки, из которого резко пахло химикалиями. Она узнала запах алкоголя и… был ли это эфир или хлороформ? Эти неприятные запахи вызвали в ее памяти Шкодер, где в ходе непрерывных ампутаций обезболивающие кончались очень быстро.

      Помогая Анне подняться по откидным ступеням, Либ снова сморщила нос, почувствовав более сложный неприятный запах. Что-то вроде уксуса и гвоздей.

      – Писака был и ушел, да? – спросил находящийся внутри мужчина с прилизанными волосами; Либ прищурила глаза. – Журналист, который пишет про девчушку.

      – Я ничего не знаю про журналиста, мистер Рейли.

      Сюртук фотографа был чем-то заляпан.

      – Встань, пожалуйста, около этих красивых цветов, – сказал он Анне.

      – Если придется долго находиться в одном положении, может быть, ей лучше сесть? – спросила Либ.

      Она сама один раз позировала для дагеротипа в группе медсестер мисс Н., и это занятие показалось ей утомительным. Через несколько минут от начала одна непоседливая девушка слегка пошевелилась, все изображение смазалось, и пришлось начинать заново.

      Рейли хохотнул и на несколько дюймов передвинул камеру, установленную на штативе с колесиками.

      – Перед вами мастер современного мокрого процесса. Мне потребуется на это три секунды. Не более десяти минут от затвора до пластины.

      Анна стояла там, где ее поставил Рейли, у консоли, положив на нее правую руку рядом с вазой шелковых роз.

      Фотограф наклонил зеркало на подставке, так что прямоугольник света упал на лицо Анны, потом нырнул под черное покрывало, наброшенное на камеру.

      – Подними глаза, девонька. На меня, на меня.

      Взгляд Анны неуверенно блуждал по сторонам.

      – Посмотри на публику.

      Для девочки это значило еще меньше. Ее взгляд остановился на Либ, и она чуть улыбнулась, хотя Либ не улыбалась.

      Рейли высунулся из-под покрывала и вставил в аппарат деревянный прямоугольник.

      – Теперь замри. Не шевелись. – Он снял с линзы латунную крышку. – Раз, два, три… – Потом быстрым движением