Три часа без войны. Максим Бутченко

да се, – попытался отнекиваться Кизименко.

      Это выглядело подозрительно, казалось, что Илья хотел что-то скрыть, недосказать.

      – Не понял, – встрепенулся донбассовец. – Ты что, от Путина сбежал, либерал хренов?

      Его голос вдруг приобрел неожиданную жесткость. Вот так легко, почти непринужденно Лёхе удалось зацепить какой-то тяжелый эмоциональный пласт. Если точнее, он ненароком притронулся к чему-то болезненному, покрытому несколькими слоями бинтов, но внутри ноющему. К ране в душе.

      – Слушай, а какая тебе разница? Ну, по большому счету, тебе ни холодно, ни жарко из-за того, почему я уехал из России, так? – встал в позу Илья.

      – Так-так, – произнес его соперник и ненадолго задумался.

      Дед слушал диалог молодых заключенных с любопытством, думал, как бы вставить свое слово.

      – А вот я… – сказал Никитич, но договорить ему не дали.

      Вдруг Лёха подорвался со шконки, прошелся к окну, будто хотел оттуда выпрыгнуть. Но куда там: темно-угольное железо решеток надежно закрывало единственный путь на волю. Все это действие заняло не больше трех секунд. Он изменил свой курс, вернулся к собеседникам и громко повторил вопрос.

      – Так, может, ты, сука, еще за украинскую власть? – навис Лёха над оппонентом.

      Ответить тот не успел, дед опять попытался перехватить инициативу в свои руки, но хватка уже не та, поэтому он успел вклиниться в беседу лишь на мгновение:

      – Когда я был таким молодым, как вы…

      – Тебя это, слышь, волнует? – Илья встал и оборвал старческий спич.

      Два мужика оказались друг напротив друга, и казалось, что расстояние между ними сузилось до минимума и теперь можно услышать дыхание соперника. Оба коренастые, небольшого роста. Лёха чуть повыше, поэтому, возможно, преимущество было на его стороне. Он уже сжал кулаки и готов был к драке.

      – Э, петухи! Хорош вам, – проговорил Никитич.

      Последняя фраза о представителе птичьего мира в заведении не столь отдаленном пришлась не совсем кстати. Лёха повернулся к старику:

      – Дед, помолчи! Че ты лезешь со своими тупыми словечками? – перевел часть гнева на пожилого сокамерника.

      – Пусть гундит, тебе-то что? – защитил деда Кизименко.

      Дело принимало скверный оборот, напряжение между ними усиливалось.

      – Меня только одно интересует: какова хрена ты уехал из России? – повторил вопрос Лёха.

      В ответ Илья играл желваками. Подбирал слова. Драться сейчас ему не хотелось, да и не видел смысла. Противник все так же агрессивно смотрел на него, будто пытался докопаться до глубин, таящихся в его душе.

      – Ладно, не твое это дело, – решил Илья и отступил, сел на нары.

      – Как не мое? Сейчас тут все мое. Ты, сука, что-то скрываешь, – не унимался Лёха.

      – Ребята, хватит вам ерепениться, – успел наконец-то вставить четыре слова дедуля.

      – Я сказал, что то, что происходило со мной, это моя жизнь. Мне ею распоряжаться, – отбивался Илья.

      – Твоя будет, как выйдешь отсюда, – продолжал оппонент.

      Он