Образы и мифы Цветаевой. Издание второе, исправленное. Елена Айзенштейн

когда потомственность

      Ска – зы – ва – ет – ся.

      «…Мысль вырывается из „газового мешка“ духа», – комментирует М. Л. Гаспаров этот эпизод поэмы. Гаспаров, справедливо отметив противоположность Бога цветаевского, динамичного, Богу христианской традиции, не совсем удачно, на наш взгляд, нарисовал цветаевскую картину мира через образ подковообразного магнита с Богом на одном конце и Страстью на другом. По мнению Е. Б. Коркиной, «…воздушные мытарства кончаются смертью души, дальнейший путь, за границами „Поэмы Воздуха“, – удел духа»89. Нам представляется, путь Поэта на тот свет, нарисованный в поэме, графически сопоставим с тремя связанными спиралью лестничного винта кругами, где внешний – тело, средний – Душа, внутренний – Дух. Сама Цветаева видит духовное преображение личности в поэме через картину готического собора, стоящего на Земле и устремленного от нее, воплощении красоты, единства и гармонии трех составляющих, души, тела и духа, соответствующих христианской Троице.

      Потомственность – сходство с Богом-отцом, возможно, с богом древних греков, с мифическим Гермесом, которого поэт воспринимает своим родственником:

      Полная оторванность

      Темени от плеч —

      Сброшенных!

      Беспочвенных —

      Грунт! Гермес – свои!

      Полное и точное

      Чувство головы

      С крыльями…90

      Цветаева носила подаренный отцом перстень с головой Меркурия91, проводника в мир мертвых, покровителя искусств, знатока тайн магии и астрологии, который отождествлялся с Гермесом. Миф смолоду декорировал жизнь Цветаевой; перстень с Меркурием был частью внутреннего мифа, символом Поэзии (см. «Храни меня, мой талисман…» Пушкина) и, вероятно, помимо чисто эстетической роли, выполнял роль оберега.

      Приведем строки черновика поэмы, показывающие цветаевскую игру на знаках в работе над стихом о Гермесе:

      Гермес! Свои!

      Гермес: свои!

      «Гермес, свои!»92

      В первом случае – обращение к Гермесу, отождествление себя с ним, во втором Гермес сам говорит о сходстве с крылатой головой Поэта, в третьем – реплика Головы. В окончательном тексте автор отказывается от прямой речи. Язык Цветаевой в поэме настолько лаконичен, что превращается в шифр. Дорога на тот свет – дорога Гермеса и ему подобных, «голов бестормозных – / Трахт». На образ крылатой головы, по-видимому, повлияла иконопись, оплечные образы Спаса. Могли отозваться в «Поэме Воздуха» образы голов Иоанна Крестителя, Олоферна, Головы поэмы «Руслан и Людмила» и говорящей Головы Нептуна в пьесе Ростана «Орленок». В рабочих вариантах уточнялся отказ от мышц и чувств, то есть от физического мира: «Полная откромсанность / Мышц, читайте чувств»93. Смерть – «разлука с чувствами»94. В окончательном тексте – свобода мысли и Духа от физического мира: «Полная оторванность / Темени от плеч – / Сброшенных!»

      В начале

89

«Лирическая трилогия Цветаевой». НС, 110—117.

90

М. Л. Гаспаров в этих строках нашел соединение Амфиона, Гермеса и Орфея.

91

Войтехович Р. ЦА, с. 293.

92

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 100.

93

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 98.

94

РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 100.