Сочинения. Том 2. Александр Строганов

Иннокентий Иннокентьевич. Петухи-то по деревьям не лазят.

      Вот и о кошках поговаривают всякое. Между тем, кошки – ласковые и чистоплотные животные. И уж если у них случаются такие эпизоды, это не кошки виноваты. Природа все так устроила. Кошка не может сложно рассуждать, у нее голова маленькая, мозга в ней – с гулькин нос. Наступает пора – да, она кричит, требует кота, но в то время себя не помнит. Это – болезнь. Кошачье слабоумие. Вот проходит неделя, другая, кошка выздоравливает и все, и никаких чудачеств. И вообще не факт, что ей кота хочется, может быть, она по будущим деткам скучает.

      А уж чтобы целенаправленно отправиться танцевать со слонами?! Боже упаси!

      Иннокентий Иннокентьевич возвращается к столу.

      Прошло…

      Сколько же прошло, кто его знает? И зачем это?

      А если это переложить на ноты? Что? Это.

      Причем здесь ноты? Гармонисты нот не знают, и ничего. Никто еще не умер. Что значит, не умер? Что же они бессмертны, что ли? Черт знает, что в голову лезет.

      Частушки да страдания. Какие частушки?

      Разные. Их много, частушек этих, что-то ни одна в голову не приходит.

      А еще хвастался – память, память…

      Иннокентий Иннокентьевич кладет голову на руки и вскоре засыпает. Ему снится Ноев ковчег: нелепая конструкция с зебрами и попугаями посреди пенного океана. В скоплении животных угадываются фигуры черта и Валентины. Валентина в объятиях Лукавого торжествующе улыбается и косится в сторону Иннокентия Иннокентьевича.

      Тоскует, сучка, – думает во сне Иннокентий Иннокентьевич, – хочет вернуться. Надо бы прибраться на всякий случай.

      ***

      В руках у меня та самая изысканная куриная шейка, что не съедается разом. И нужно долго разглядывать ее при дневном свете и при свете кухонной лампы, дабы высмотреть озорные капельки жира, проступившие на тонкой белесой пленочке. И, с тем, чтобы вдоволь насладиться ее ароматом, продолжительно повертеть в пальцах, как ласкают дорогую сигару. И только после этого взорваться от мысли, что вовсе это не куриная, но лебединая выя.

      Взорваться и оцепенеть навек.

      ***

      Через год нашу Родину, добавлю, всем Родинам Родину, вместе с родителями, детьми и внуками ее постигла долгожданная свобода, каток мой однажды ночью своровали, вероятнее всего, чтобы сдать на металлолом, и я стал безработным.

      Еще через три месяца я получил первое в своей жизни письмо от отца отца, в котором он извещал меня, что его сын (мой отец) давным-давно умер вследствие психической травмы, что он (отец отца) живет один, что он накопил изрядные средства, что девятого января ему аккурат исполняется сто лет, что он приглашает меня, единственного оставшегося у него родственника, на юбилей, хотя справлять его он ни при каких обстоятельствах не собирается, что является наиболее разумным решением в сложившихся обстоятельствах (о самих обстоятельствах он умолчал). Вообще приглашал пожить, осмотреться, присмотреться, поработать и развлечься, как следует, помочь посчитать или потратить