Сочинения. Том 2. Александр Строганов

а в данном случае имечко – мужского рода. Женщине не подходит, хотя внешне рыжая проводница – именно, что каравай. Но не годится. Нужно что-нибудь в том же духе, что-нибудь похожее, но другое.

      Пусть будет Хлебная баба.

      Не знаю, хорошо ли это? но вот Хлебная баба. А больше и подбирать ничего не стану.

      Итак, Андрей Сергеевич с желтушным узлом белья в дверях проводницы, Хлебной бабы, источающей доброту и уют.

      – Что ты спросил, мальчик?

      Улыбается всем телом. От ее тяжелого шепота хочется спать. Что теперь совсем некстати, так как Суглоб должен вот-вот явить себя.

      – Я спросил, скоро ли будет Суглоб?

      – Так ты присаживайся, а я тебе подскажу. Вещи собрал?

      – Да. Вот.

      – Это белье, вижу. Положи под стол. Свои вещи собрал?

      – У меня все с собой.

      – То есть, ничего нет?

      – Ну, как же? сумка.

      – Да разве это сумка? А ты присаживайся. Здесь, напротив.

      Благово складывается вчетверо на полке против проводницы.

      Хлебная баба и сама зевает, – Все будет хорошо. Дурацкая фраза, но ведь так оно и есть?

      – Не знаю.

      – А ты верь. Верить нужно. Без веры что у нас останется? Ничего. То-то и оно.

      Толстое тепло наваливается на Благово. Опасность скорого сна видится неотвратимой, – А долго поезд стоит в Суглобе?

      – Господи, да какая разница? Закроешь глаза, откроешь, еще раз закроешь, еще раз откроешь, вот ты и в Суглобе.

      Все последующее осмыслению не подлежит.

      Такая вот женщина, абсолют простоты, по идее должна излагать свои мысли также просто и ладно.

      Что можно было ожидать от нее?

      Предположим, она могла бы предложить баранок или водки.

      Предположим, она могла бы пожаловаться на негодяя мужа, маленькую зарплату, поведать волшебную историю о деревенском детстве, наполненным красным медом и колючими травами, рассказать о семерых своих малютках, опухших щеками и ягодицами от изобилия материнского молока. Не знаю, что еще, но все, чтобы она предположительно не рассказала, должно было иметь отношение к большой и грустной родине, услышать и узнать которую может только сам Господь и никто больше.

      Однако речь Хлебной бабы – совсем иное.

      Речь Хлебной бабы привела Андрея Сергеевича к мысли о том, что Суглоб действительно близок.

      А именно: Суглоб уже здесь и точка возврата пройдена.

      Закроешь глаза, откроешь, еще раз закроешь, еще раз откроешь, вот ты и в Суглобе.

      Скажи, мальчик, а ты не чувствуешь воронку в самом слове Суглоб? Нет?

      А не боишься, что эта воронка проглотит и сварит тебя, еще и до дна долететь не успеешь?

      Вор’онок становится все больше. Уж как я их чувствовала всю жизнь, и опасалась, и стороной обходила, а все же попалась.

      Что ты так смотришь на меня? Да-да-да. Я уже сварена. Вкрутую. Да что я тебе рассказываю? Ты и сам все видишь.

      Не веришь? А ты послушай. Вот, к примеру, лютая зима. Какие неприятности несет в себе лютая зима? Да, в сущности, никаких. Холодно, но всегда можно одеться потеплее – оделся как следует, и холода уже