Сочинения. Том 2. Александр Строганов

в девять, в девять, точно…

      Своим письмом Иннокентий Иннокентьевич не ставит задачи вернуть жизнеточащую оглушительную Валентину, так зовут бывшую жену Иннокентия Иннокентьевича. Мало того, сама мысль о возможном ее возвращении вселяет в его душу беспорядок и озноб. Скорее письмо это должно стать неким отчетом перед самим собой о прожитых семистах шестидесяти семи днях взрослого самостоятельного мужчины, способного к независимости в суждениях и поступках.

      Поступков было мало. Поступков, признаться, совсем не было. Что же касается суждений, они, конечно, присутствовали, но, вот странность, едва вспыхнув, тотчас угасали как слабые спичечные язычки.

      Причина короткой и бесполезной жизни суждений – кромешное отсутствие оппонентов.

      Собеседников действительно не стало. Те, что представляли интерес, спились или умерли, а те, что и прежде были малосимпатичны Иннокентию Иннокентьевичу, слились в едином брюзжании, на что, конечно, имели право.

      Да, имели право. Но не до такой же степени?!

      Конечно, более оглушительным было бы число семьсот семьдесят семь, но Валентина снилась сегодня всю ночь зачем-то танцующая с молодыми жирными слонами, а потому выжидать еще десять дней было бы неправильным, раз уж такой знак.

      Как Иннокентий Иннокентьевич определил, что жирные слоны были молоды?

      Очень просто. Они были голыми.

      Обыкновенно, нагота животных – данность и остается за скобками. Нагота же этих слонов просто кричала.

      Иннокентий Иннокентьевич не умел и не любил танцевать.

      Валентина танцевать любила.

      Поэтому Иннокентий Иннокентьевич никогда не водил Валентину в ресторан.

      В принципе, размышляет Иннокентий Иннокентьевич, семьсот шестьдесят семь – тоже знаменательное число. Шестерку посередине вполне можно трактовать как примету тревожности, а, возможно… возможно – что? как еще трактовать?

      И вообще, что он сегодня? и кто он сегодня?

      Разуваев

      Иннокентий Иннокентьевич.

      Разуваев?

      Иннокентий Иннокентьевич?

      Разуваев.

      Иннокентий Иннокентьевич.

      Шестерку посередине вполне можно трактовать как примету тревожности, а возможно и… обреченности.

      Обреченности?

      Обреченности.

      Вот именно, обреченности

      Былую ненависть сменила не добрая память, как обыкновенно случается, а обреченность.

      И дело вовсе не в хроническом воспалении внутреннего уха. Здесь что-то другое, сродни падению римской империи…

      Свои бесчисленные фотографии Валентина всегда подписывала «на добрую память». Не дура ли?

      Прошу простить великодушно.

      Обреченность. Или никчемность. Никчемность, пожалуй, точнее

      В самом деле, за два года в жизни Иннокентия Иннокентьевича не произошло ровным счетом ничего.

      Ничего!

      Если так пойдет и дальше, рассуждает он…

      А что будет, если так пойдет и дальше?..

      Если