Спартак. Рафаэлло Джованьоли

изо дня в день увеличивается; число защитников святого дела растет ежечасно, ежеминутно… Сегодня, например, ночью назначено собрание в священной роще богини Фурины, за Сублицийским мостом, между Авентином и Яникулом: соблюдая предписанный обряд, будут принимать в члены нашего союза еще одиннадцать гладиаторов, верных и испытанных людей.

      – В роще богини Фурины! – сказал пылкий Брезовир. – Там, где еще стонет среди листвы вековых дубов неотомщенный дух Гая Гракха, чьей благородной кровью ненавистники патриции напитали эту священную заповедную землю! Да, именно в этой роще должны собраться угнетенные, чтобы объединиться и, выступив, завоевать свободу!

      – А я вот что скажу, – заметил гладиатор-самнит, – я жду не дождусь той минуты, когда вспыхнет восстание; но не потому, что верю в счастливый его исход, а потому, что давно мечтаю сразиться с римлянами, отомстить за всех самнитов и марсийцев, погибших в священной гражданской войне.

      – Нет, если бы я не верил в то, что наше правое дело победит, я бы не вошел в Союз угнетенных.

      – Я все равно обречен на смерть, так уж лучше умереть на поле сражения, чем в цирке. Вот почему я вступил в союз.

      В эту минуту один из гладиаторов уронил меч и перевязь, на которой он висел, – придя в таверну, он положил их себе на колени. Гладиатор этот сидел на скамейке напротив двух обеденных лож, на которых возлежали некоторые из его товарищей. Он нагнулся, чтобы поднять меч, и вдруг крикнул:

      – Под ложем кто-то есть!

      Действительно, из-под ложа торчала чья-то нога, обмотанная от колена до щиколотки широкой белой тесьмой, которую в то время многие носили (она называлась «круралис»), и виднелся край зеленой тоги.

      Гладиаторы вскочили со своих мест, встревоженные и взволнованные.

      Крикс приказал:

      – Гляди на весло! Брезовир и Торквато будут гнать насекомых[125], а мы будем жарить рыбу[126].

      Исполняя приказ, двое гладиаторов подбежали к двери и, прислонившись к притолоке, стали беззаботно болтать друг с другом, а остальные в мгновение ока подняли ложе и вытащили спрятавшегося под ним молодца лет тридцати. Когда четыре мощных руки схватили его, он взмолился о пощаде.

      – Ни звука! – тихо, но внушительно сказал ему Крикс. – И ни одного движения, а не то живо прикончим тебя на месте!

      Блеснули острые клинки десяти мечей, предупреждая попавшегося шпиона, что если он только попытается подать голос, то вмиг отправится на тот свет.

      – А, так это ты и есть сабинский купец? Зерном торгуешь да по столам пригоршни сестерциев раскидываешь? – сказал Крикс, и его налившиеся кровью глаза сверкнули мрачной ненавистью.

      – Поверьте мне, доблестные люди… – лепетал шпион, позеленев от страха.

      – Замолчи, мерзавец! – крикнул гладиатор, сильно ударив его кулаком в живот.

      – Эвмакл! – с упреком произнес Крикс. – Подожди… пусть он скажет, кто его подослал сюда.

      И, обратившись к мнимому торговцу зерном, он воскликнул:

      – Не на зерне ты наживаешься, а на шпионстве и предательстве…

      – Во имя великих богов… умоляю вас! – произнес соглядатай прерывистым,

125

Пусть охраняют вход. (Примеч. авт.)

126

Захватим шпиона. (Примеч. авт.)