Рославлев, или Русские в 1812 году. Михаил Загоскин

не доставайся мое добро ни другу, ни недругу. Господи боже мой! У меня два дома да три лавки в Панском ряду, а если Божиим попущением враг придет в Москву, так я их своей рукой запалю. На вот тебе! Не хвались же, что моим владеешь! Нет, батюшка! Русской народ упрям; вели только наш царь-государь, так мы этому Наполеону такую хлеб-соль поднесем, что он хоть и семи пядей во лбу, а – вот те Христос! – подавится.

      «Нет, это не хвастовство!» – подумал Рославлев, смотря на благородную и исполненную души физиономию купца.

      – Дай мне свою руку, почтенный гражданин! – сказал он. – Ты истинно русской, и если б все так думали, как ты…

      – И, сударь! Придет беда, так все заговорят одним голосом, и дворяне и простой народ! То ли еще бывало в старину: и триста лет татары владели землею русскою, а разве мы стали от этого сами татарами? Ведь все, в чем нас упрекает Сила Андреевич Богатырев, прививное, батюшка; а корень-то все русской. Дремлем до поры до времени; а как очнемся да стряхнем с себя чужую пыль, так нас и не узнаешь!

      – Угодно вам ехать, сударь? – сказал Егор, слуга Рославлева, войдя в избу. – Лошади готовы.

      Рославлев пожал еще руку молодому купцу и сел с Иваном Архиповичем в коляску. Ямщик тронул лошадей, затянул песню, и когда услышал, что купец даст ему целковый на водку, присвистнул и помчался таким молодцом вдоль улицы, что старой ямщик не усидел на завалине, вскочил и закричал ему вслед!

      – Ай да Прошка! Вот это по-нашенски! Лихо! Эй ты, закатывай!..

      Глава VI

      – Егор!

      – Чего изволите, сударь?

      – Где ж поворот налево?

      – А вон, сударь, за тем леском.

      – Не может быть, мы, верно, проехали мимо.

      – Никак нет, сударь! До поворота версты две еще осталось.

      – Ты врешь! Вот уж с час, как мы выехали с последней станции.

      – Помилуйте, Владимир Сергеевич! И полчаса не будет.

      – Ты опять пьян, бездельник!

      – Никак нет, сударь! В Москве старик купец, которого вы довезли до дому, на радостях, что его жене стало лучше, хотел было поднести мне чарку водки, да вы так изволили спешить, что он вместо водки успел только сунуть мне полтинник в руку.

      – А как ты смел взять? Ты знаешь, что я этого терпеть не могу.

      – Воля ваша, сударь! Некогда было спорить, вы так изволили торопиться.

      – Эй, ямщик! Да полно, знаешь ли ты дорогу в село Утешино?

      – Как не знать, ваша милость. Я не раз важивал Прасковью Степановну Лидину в город. Ну ты, одер![51] Посматривай по сторонам-то.

      – Мне помнится, что поворот с большой дороги был на восьмой версте от станции.

      – Да, барин; да восьмая-то верста вон за этим лесом. Ей вы, милые!..

      Рославлев замолчал. Минут через пять березовая роща осталась у них назади; коляска своротила с большой дороги на проселочную, которая шла посреди полей, засеянных хлебом; справа и слева мелькали небольшие лесочки и отдельные группы деревьев; вдали чернелась густая дубовая роща, из-за которой подымались высокие деревянные хоромы, построенные

51

Одер – изнуренная лошадь.