Векторы развития современной России. От формирования ценностей к изобретению традиций. Материалы XIII Международной научно-практической конференции молодых ученых. Сборник статей

нарративы связаны с процессом формирования «имперского мироощущения». Илья Герасимов описывает эту тенденцию на примере анализа фильма Н. Михалкова «Сибирский цирюльник»:

      «СЦ [Сибирский цирюльник] в наиболее чистом виде отразил как раз не прикрытый сиюминутной политической конъюнктурой процесс кристаллизации нового имперского мифа в обществе. Именно тщательное и любовное изображение в этом фильме summum imperium и законченность космогонии (четкая моральная иерархия накладывается на определенную политическую и даже геополитическую систему) позволяют говорить о СЦ как о выражении нового имперского мифа. А недавняя церемония инаугурации Владимира Путина, явно «списанная» с известного эпизода фильма Михалкова, свидетельствует о том, что СЦ и воспринимается уже как нормативный мифологический текст».[69]

      Репрезентация имперской власти также является главной темой статьи Олега Кинского о XXII Московском международном кинофестивале,[70] где был представлен фильм Глеба Панфилова «Романовы: царская семья». На его премьеру были приглашены потомки семьи Романовых. Показ фильма сопровождался эпической речью президента ММКФ Н. Михалкова, а режиссер картины получил приз за вклад в мировой кинематограф. Выбор фильма показал растущую популярность монархической тематики, выражающейся в представлении о добром и справедливом правителе. Этот образ соотносится с представителями власти, использующими патриотический и монархический дискурс для легитимации своего положения.

      Последняя статья раздела посвящена политическому значению канонизации семьи Романовых, произошедшей 20 августа 2000 г.[71] Виктор Кривулин интерпретирует это событие как попытку распределения власти между Русской православной церковью (РПЦ) и государственной властью. Анализ показывает, что РПЦ является главным актором в большинстве социально-политических процессов начала 2000-х, связанных с Романовыми. Причина этого – желание РПЦ заявить о себе как об одной из ключевых социальных фигур.

      Исследования, посвященные актуализации памяти о Романовых, проблематизируют в основном ее социально-политические аспекты. Мы считаем, что концептуализация рассматриваемого нами события как культурной травмы поможет ответить на вопрос о том, почему Николай II и его семья все еще остаются противоречивыми фигурами, несмотря на факты религиозной и политической реабилитации. Сегодня расстрел Романовых и его последствия фактически отсутствуют в общественном сознании как осмысленный травматический опыт. Проблема коллективной вины отчетливо фигурирует лишь в религиозном дискурсе, где убийство царской семьи воспринимается как бремя всех русских людей, их предков и потомков.

      В культурсоциологическом подходе травма может быть описана как понятие, конструирующееся через процесс наррации и означивания (the process of narration and signification). Как отмечает Джеффри Александер,[72] одним из основных способов артикулировать

69

Герасимов И. Российская империя Никиты Михалкова // Неприкосновенный запас. 2000. № 6 (14). С. 70–72.

70

Кинский О. Романовы, которых мы потеряли: монархическая идея на ХХII ММКФ // Неприкосновенный запас. 2000. № 6 (14). С. 73–75.

71

Кривулин В. Б. Мученики, староверцы и воители // Неприкосновенный запас. 2000. № 6 (14). С.76–80. На эту тему см. также: Маркин А. В. Чудеса и политика: практика православной канонизации в России // Неприкосновенный запас. 2012. № 6 (86). С. 90–100.

72

Alexander J. Cultural trauma and collective identity. University of Berkeley, California. 2004.