Кофемолка. Михаил Идов

чем давать имя ребенку. Для неглупой пары выбор имени – процесс не созидания, а скорее тупого и безжалостного отстругивания: после того как вы откажетесь от банальностей вроде Джоша и Софи, люмпенских отклонений от оных, названий штатов и фруктов, псевдовосточных премудростей и рок-н-ролльных ужасов типа “Пилот Инспектор”[21], у вас останется всего три-четыре приемлемых варианта. Назвать кафе, наоборот, означало совершить творческий акт на глазах у незнакомцев, создать короткий текст, которому гарантированы публикация и внимание. Ни агента, ни редактора, ни даже проверки правописания. (Клянусь – на давно облагороженном отрезке Хаустон-стрит есть одно заведение, чья дорогая, солидная неоновая вывеска гласит: “Прачишная”.) В некотором смысле эта задача была и более ответственной. Наградив ребенка именем Гейлорд или Цецилия, вы всего лишь усложните его жизнь. Неправильно назвав кафе, вы изуродуете свою.

      Нина отхлебнула “Красного глаза”.

      – Какая мерзость. Прямо чувствуешь вкус гущи, впекшейся в фильтр с прошлой недели.

      – Не говори. Что им, трудно сделать промыв в конце смены? – Промыв, как я узнал днем раньше из безграмотной книженции “Как стать владельцем кафе”, – это процедура, при которой вы прогоняете эспрессо-машину с резиновой пробкой в фильтре; кипяток льется обратно в трубы и вымывает оттуда накопившийся мусор. – Кафе “Промыв”?

      – Нет.

      Нам нужен был компактный таксономический хит. Название, которое не только зазывало бы посетителей, но и сразу давало представление о владельцах. Что-то вроде “Этой кофейней владеют и управляют умные, но приветливые люди, которые хоть и не слепо следуют венской традиции кофейного дома, тем не менее считают, что она превосходит свои парижский и римский эквиваленты”. Только чуть покороче.

      – Давай выберем что-нибудь простое и односложное, – предложил я.

      – Да, это, кажется, все еще в моде, – без энтузиазма отозвалась Нина. В начале десятилетия нью-йоркские едальни захлестнула и пока еще не отпустила волна ложной скромности. Теперь половина ресторанов назывались пресными букварными существительными типа хлеб или поле, что должно было передавать две взаимоисключающие идеи: а) смиренную скромность и б) величие столь сокрушительное, что названия вообще не требуется. Это была более мягкая разновидность феномена Безымянного Бара, из-за которого юноши в костюмах-тройках уже не первый год царапались в двери закрытых бодег и ларьков по всему Нижнему Ист-Сайду.

      – А что, по-моему, хорошая идея, – сказал я. – Просто выдох. Последнее слово изнемогающего кофемана. Чашка. Кружка. Пышка. Сушка. Торт. Порт. Корт. Сорт. Куб. Боб.

      – Дуб, – сказала Нина. – Лоб. Отдай мне мою “Суперкреольскую Кровавую Мэри”. А как все-таки насчет человеческого имени? Разумеется, не моего или твоего.

      – Разумеется. – Любые вариации вокруг “Марка и Нины” или “Шарфа и Ляу” исключались из-за заведомой пошлости самой идеи. Мы не были ни парочкой хиппи, открывающей макробиотический тофу-бар с приклеенным к дверям расписанием классов йоги, ни

21

Актер Джейсон Ли действительно назвал своего сына Пилот Инспектор.