Рассказы. Аркадий Аверченко

алоэ? Почему не просто – наложил печати?

      – А вдруг бы догадались, что это о Толмачеве? – прищурился молодой человек.

      – Вы меня извините, – сказал я. – Но тут у вас есть еще одно место – самое чудовищное по ненужности и вздорности… Вот это: «Следовало бы Норвегии обратить на это серьезное внимание»? Положа руку на сердце: при чем тут Норвегия?

      Молодой человек положил руку на сердце и простодушно сказал:

      – А вдруг бы все-таки догадались, что это о Толмачеве? Влетело бы тогда нам по первое число. А так – нука – пусть догадаются! Ха-ха!

      На мои глаза навернулись слезы.

      – Бедные мы с вами… – прошептал я и заплакал, нежно обняв хитрого молодого человека. И он обнял меня.

      И так долго мы с ним плакали.

      И вошли наши сотрудники и, узнав в чем дело, сказали:

      – Бедный редактор! Бедный автор! Бедные мы! И тоже плакали над своей горькой участью.

      И артельщик пришел, и кассир, и мальчик, обязанности которого заключались в зализывании конвертов для заклейки – и даже этот мальчик не мог вынести вида нашей обнявшейся группы и, открыв слипшийся рот, раздирательно заплакал… И так плакали мы все.

      Эй, депутаты, чтоб вас!.. Да когда же вы сжалитесь над нами? Над теми, которые плачут…

      Хлопотливая нация

      Когда я был маленьким, совсем крошечным мальчуганом, у меня были свои собственные, иногда очень своеобразные, представления и толкования слов, слышанных от взрослых.

      Слово «хлопоты» я представлял себе так: человек бегает из угла в угол, взмахивает руками, кричит и, нагибаясь, тычется носом в стулья, окна и столы.

      «Это и есть хлопоты», – думал я.

      И иногда, оставшись один, я от безделья принимался хлопотать. Носился из угла в угол, бормотал часто-часто какие-то слова, размахивал руками и озабоченно почесывал затылок.

      Пользы от этого занятия я не видел ни малейшей, и мне казалось, что вся польза и цель так и заключаются в самом процессе хлопот – в бегстве и бормотании.

      С тех пор много воды утекло. Многие мои взгляды, понятия и мнения подверглись основательной переработке и кристаллизации.

      Но представление о слове «хлопоты» так и осталось у меня детское.

      Недавно я сообщил своим друзьям, что хочу поехать на южный берег Крыма.

      – Идея, – похвалили друзья. – Только ты похлопочи заранее о разрешении жить там.

      – Похлопочи? Как так похлопочи?

      – Очень просто. Ты писатель, а не всякому писателю удается жить в Крыму. Нужно хлопотать. Арцыбашев хлопочет. Куприн тоже хлопочет.

      – Как же они хлопочут? – заинтересовался я.

      – Да так. Как обыкновенно хлопочут.

      Мне живо представилось, как Куприн и Арцыбашев суетливо бегают по берегу Крыма, бормочут, размахивают руками и тычутся носами во все углы… У меня осталось детское представление о хлопотах, и иначе я не мог себе вообразить поведение вышеназванных писателей.

      – Ну, что ж, – вздохнул я. – Похлопочу и я.