Рассказы. Аркадий Аверченко

так каждый день и выходит к чаю в двенадцать часов, что вам, конечно, тоже известно…

      Мы сидим долго-долго и оба молчим.

      Но ей трудно молчать. Хотя она обижена, но я вижу, как под ее толстым красным лбом ворочается тяжелая, беспомощная, неуклюжая мысль: что бы сказать еще?

      – Дни теперь стали прибавляться, – говорит наконец она, смотря в окно.

      – Что вы говорите?! Вот так штука. Скажите, вы намерены опубликовать это редкое наблюдение, еще неизвестное людям науки, или вы просто хотели заботливо предупредить меня об этом, чтобы я в дальнейшем знал, как поступать?

      Она вскакивает на ноги и шумно отодвигает стул.

      – Вы тяжелый грубиян и больше ничего.

      – Ну как же так – и больше ничего… У меня есть еще другие достоинства и недостатки… Да я и не грубиян вовсе. Зачем вы сочли необходимым сообщить мне, что дни прибавляются? Все, вплоть до маленьких детей, хорошо знают об этом. Оно и по часам видно, и по календарю, и по лампам, которые зажигаются позднее.

      Тетка плачет, тряся жирным плечом. Я одеваюсь и выхожу из дому.

на улице

      Навстречу мне озабоченно и быстро шагает чиновник Хрякин, торопящийся на службу.

      Увидев меня, он расплывается в изумленной улыбке (мы встречаемся с ним каждый день), быстро сует мне руку, бросает на ходу:

      – Как поживаете, что поделываете?

      И делает движение устремиться дальше. Но я задерживаю его руку в своей, делаю серьезное лицо и говорю:

      – Как поживаю? Да вот я вам сейчас расскажу… Хотя особенного в моей жизни за это время ничего не случилось, но есть все же некоторые факты, которые вас должны заинтересовать… Позавчера я простудился, думал, что-нибудь серьезное – оказывается, пустяки… Поставил термометр, а он…

      Чиновник Хрякин тихонько дергает свою руку, думая освободиться, но я сжимаю ее и продолжаю монотонно, с расстановкой, смакуя каждое слово:

      – Да… Так о чем я, бишь, говорил… Беру зеркало, смотрю в горло – красноты нет… Думаю, пустяки – можно пойти гулять. Выхожу… Выхожу это я, вижу, почтальон повестку несет. Что за шум, думаю… От кого бы это? И можете вообразить…

      – Извините, – страдальчески говорит Хрякин, – мне нужно спешить…

      – Нет, ведь вы же заинтересовались, что я поделываю. А поделываю я вот что… Да. На чем я остановился? Ах, да… Что поделываю? Еду я вчера к Кокуркину, справиться насчет любительского спектакля – встречаю Марью Потаповну. «Приезжайте, – говорит, – завтра к нам»…

      Хрякин делает нечеловеческое усилие, вырывает из моей руки свою, долго трясет слипшимися пальцами и бежит куда-то вдаль, толкая прохожих…

      Я рассеянно иду по тротуару и через минуту натыкаюсь на другого знакомого – Игнашкина.

      Игнашкин никуда не спешит.

      – Здравствуйте. Что новенького?

      – А как же, – говорю, вздыхая. – Везувий вчера провалился. Читали?

      – Да? Вот так штука. А я вчера в клубе был, семь рублей выиграл. Курите?

      – Нет, не курю.

      – Счастливый человек. Деньги все собираете?

      – Нет,