Рассказы. Аркадий Аверченко

искусного музыканта и галантного человека.

      Вся дворня при встрече с Поползухиным снимала шапки и кланялась. Выпавшая в свое время из окна девка каждый день ставила в комнату учителя громадный свежий букет цветов, а парень, разбивший тарелку, чистил сапоги учителя так яростно, что во время этой операции к нему опасно было подходить на близкое расстояние: амплитуда колебаний щетки достигала чуть не целой сажени.

      И только одна поджарая старуха не могла превозмочь непобедимую робость перед странным могуществом учителя – при виде его с криком убегала в сад и долго сидела в крыжовнике, что отражалось на ее хозяйственных работах.

      Сам Поползухин, кроме граммофонных занятий, ничего не делал: Андрейку не видал по целым дням, помыкал всем домом, ел пять раз в сутки и иногда, просыпаясь ночью, звал приставленного к нему парня:

      – Принеси-ка мне чего-нибудь поесть! Студня, что ли, или мяса! Да наливки дай!

      Услышав шум, помещик Плантов поднимался с кровати, надевал халат и заходил к учителю.

      – Кушаете? А что, в самом деле, выпью-ка и я наливки! А ежели вам спать не особенно хочется, пойдем-ка, вы мне поиграете что-нибудь. А?

      Поползухин съедал принесенное, выпроваживал огорченного Плантова и заваливался спать.

      Глава четвертая

      крах

      С утра Поползухин уходил гулять в поле, к реке. Дворня, по поручению Плантова, бегала за ним, искала, аукала и, найдя, говорила:

      – Идите, барчук, в дом! Барин просят вас на той машине играть.

      – А ну его к черту! – морщился Поползухин. – Не пойду! Скажите, нет настроения для игры!

      – Идите, барчук!.. Барыня тоже очень просила. И Андрейка плачут, слухать хочут.

      – Скажите, вечером поиграю!

      Однажды ничего не подозревавший Поползухин возвращался с прогулки к обеду. В двадцати шагах от дома он вдруг остановился и, вздрогнув, стал прислушиваться.

      «Выйду ль я на реченьку», – заливался граммофон.

      С криком бешенства и ужаса схватился гимназист Поползухин за голову и бросился в дом. Сомнения не было: граммофон играл, а в трех шагах от него стоял неизвестный Поползухину студент и добродушно-насмешливо поглядывал на окружающих.

      – Да что ж тут мудреного? – говорил он. – Механизм самый простой. Даже Андрейка великолепно с ним управится.

      – Зачем вы без меня трогали граммофон? – сердито крикнул Поползухин.

      – Смотри, какая цаца! – сказал ядовито помещик Плантов. – Будто это его граммофон. Что же ты нам кружил голову, что на нем играть нужно учиться? А вот Митя Колонтарев приехал и сразу заиграл. Эх, ты… карандаш! А позвольте, Митя, я теперь заведу! То-то здорово! Теперь целый день буду играть. Позвольте вас поцеловать, уважаемый Митя, что вздумали свизитировать нас, стариков.

      За обедом на Поползухина не обращали никакого внимания. Говядину ему положили жилистую, с костью, вместо наливки он пил квас, а после обеда Плантов, уронив рассеянный взгляд на Андрейку, схватил его за ухо и крикнул:

      – Ну, брат, довольно тебе шалберничать… нагулялся!.. Учитель,