Пленник железной горы. Генри Лайон Олди

мне изменить позу, и Юрюн Уолан, Белый Юноша, полетит кувырком – с небес в бездну Елю-Чёркёчёх. «Что, сильный?» – спрашивает мертвый Омогой. Он теперь все время торчит у меня за спиной. «Что, сильный?» Он спрашивает, а я не понимаю, чего он хочет. Узнать, сильный я или слабый? Выяснить у меня, сильного, что происходит? Что я делаю?!

      А действительно, что я делаю?

      – Рад тебя видеть, Юрюн, – произносит отец.

      – К тебе можно?

      – Можно.

      Все, как обычно. Лавчонка для меня. Чорон с кумысом для папы. Молчание для двоих. Как спросить? С чего начать? Кустур, когда собирается клянчить у матери еду, размышляет: как подкатиться? Пусть колесо катится, или Кустур, а я не хочу. Вчера уже к маме подкатился, до сих пор под ложечкой ёкает.

      «Вот, – говорю, – мама, я у тебя родился…»

      Она улыбается.

      «Вот маленькая Айталын Куо у тебя родилась…»

      Она улыбается.

      «Вот Мюльдюн-силач: большой, красивый…»

      Она улыбается. Радуется моим словам.

      «Вот, – гну дальше, – Умсур у тебя первой родилась. Умница, шаманка…»

      На кухне светло-светло. Вечер, солнце село за утесы, а светло. Когда мама радуется, в доме всегда полно света. В самых темных закоулочках, под лестницей, в чулане – всюду.

      «И вот я думаю, мама…»

      «О чем, Юрюнчик?»

      «Было бы хорошо, если бы у тебя еще кто-нибудь родился. Ну, не сейчас, а раньше. И тебе хорошо, и папе, и мне. Так у меня один старший брат, а так было бы два…»

      Сначала мне почудилось, что я ослеп. Темнота кругом, не видно ни зги. Нет, видно, а всё равно темнота. Свет погас, улетучился. И мама плачет. Тихо, жалко, без слез. Вот вы спроси́те, как я понял, что она плачет, если тихо и без слез? Вот спроси́те, да? Ну вас в болото с вашими вопросами! Откуда я знаю?!

      «Мам, ты чего?»

      Плачет.

      «Мам, не надо, а? Я ж вообще…»

      Плачет.

      Я даже обернулся: может, мертвый Омогой подскажет, что делать? Нету Омогоя, сбежал. Тут любой сбежал бы, честное слово.

      «Мам, я тебя люблю…»

      «Я тебя тоже люблю, Юрюнчик. Очень-очень люблю.»

      Все, не плачет. Просто не светится больше, а так ничего.

      «Я пойду, мама?»

      «Ты кушать хочешь?»

      «Нет.»

      «Ты растешь, тебе надо много кушать.»

      «Я не голодный. Я пошел, хорошо?»

      Она кивает: хорошо. А я-то вижу: ничего хорошего.

      Вот, сижу у отца, и думаю: вдруг она там опять плачет? Знаете, так хочется всё забыть! Чтобы Омогой живой, и мама улыбается, и Мюльдюн вернулся в улус попозже, завтра или послезавтра… Наверное, я заболел. Простудил голову, теперь маюсь. Мечтал, чтобы Мюльдюн поскорее приехал, а теперь что? Про Кузню, и ту забыл.

      – Пап, мы вчера с Кустуром заспорили…

      Отец молчит. Я ему в лицо заглянул: слушает. Ну, наверное, слушает.

      – Он говорит, в семье друг про друга всё знать должны. На то и семья. Правильно?

      – Старшие про младших, – уточняет отец.

      – А младшие про старших?

      – Младшим не всё полезно знать. Передай это