Пленник железной горы. Генри Лайон Олди

четырех голодных табунщиков до смерти накормить. Мы с Кустуром не табунщики, мы сами все съели. Чуть не лопнули, а съели. Конинка молоденькая, с жирком, с лучком-чесночком, прямо с огня! Печеные корешки кэйгэса – и сливками, сливками запить, холодненькими! Чуп-чуп, уруй-туску! И куда в нас только влезло? Мы сидели, пыхтели, отдувались, и казались себе толстыми-претолстыми, как лесные дедуганы, нагулявшие жир к зиме. Вставать? – шевелиться не хотелось.

      – Передай – ик! – солнечной Нуралдин-хотун… Ик! – нижайшую благодарность! Она – опора Трех – ик! – Трех Миров! Если что сковать-починить – ик-хыхык! – нужно…

      Сказать Кустуру про испортившийся котелок-самовар? Да ну, глупости. Во-первых, всё равно не починит. И отец его не починит. Вот станет Кустур великим мастером в девятом колене – тогда, может быть… А во-вторых, родители о наших вещах, которые в доме, рассказывать не велят. Это чтоб не завидовали, я так думаю.

      – Вот сам – ик! – и поблагодари.

      – Меня не приглашали. А солнечная Нуралдин-хотун ко мне не выйдет…

      – Хорошо, я передам…

      – Юрюн! Кустур! Айда в кылыы[9] прыгать!

      За оградой по-заячьи скакал Чагыл – то ли разминался для игры, то ли просто от нетерпения. Ну да, мы с Кустуром сейчас много напрыгаем! Все смеяться будут.

      – Иди, мы догоним!

      Миг – и Чагыла и след простыл. Догоним мы его, как же!

      – Пошли?

      Кустур был уже на ногах. И приплясывал бодрей бодрого, словно натощак.

      – А тебе в кузню к отцу не надо?

      Честно говоря, я бы поспал.

      – Не-а! Отец для шамана Арамана секрет делает.

      – Какой секрет?

      – Не сказал. Меня погнал: мол, в кузне сегодня не появляйся. Тебе на секрет даже смотреть нельзя!

      Кузня, подумал я. Скоро Кузня.

      Вдоль хребта побежали мурашки: щекотно, сладко, страшно.

      6. Иди сюда, сильный

      Устраивать состязания на тюсюльгэ можно только по праздникам. Но мы нашли участок с краю, где трава была почти что не вытоптана: вроде еще и поле, а вроде уже и нет. Место ровное, подходящее. Старшие, помнится, головами качали, сомневались: разрешить или нет? Хотели у моего отца спросить, но раздумали: Сиэр-тойона по пустякам беспокоить – себе дороже. Теперь мы тут и прыгаем, и боремся, и вообще.

      Когда мы с Кустуром притопали, кылыы уже шло вовсю. Чагыл брал разгон. У первой вешки-прутика он ловко оттолкнулся левой – Чагыл по ногам левша – и давай скакать кузнечиком! Седьмая, восьмая…

      – Ча-гыл! Ча-гыл!

      На двенадцатом прыжке Чагыл едва не улетел в небо и гулко впечатался в землю обеими пятками. Покачнулся, но устоял, победно вскинул руки:

      – Кырык!

      – Ча-гыл! Ча-гыл!

      Распухший от гордости малыш Айан – ему доверили судить состязания – провел заостренной палкой черту на том месте, где стояли пятки Чагыла, и старательно затер предыдущую отметку: на три кулака ближе к последней вешке.

      – Ни-кус! Ни-кус!

      Никус

9

Игра, прыжки на одной ноге вдоль двенадцати меток.