Последний лай вишни. Карин Либенталь

до конца дня.

      – Он умнее тебя, – добавила Канна, не отрывая глаз от страницы, которую читала, хотя давно перестала понимать слова.

      – Это точно, – согласилась Джесс, расправляя плечи. – Я даже успела собраться… и, кажется, выгляжу не как человек, который только что был вытащен из постели силой.

      – Не спорю, – Канна закрыла книгу и положила её на стол. – Ты же Джесс. Даже если бы ты пришла в пижаме и с кружкой какао, все равно бы смотрелась так, будто только сошла с обложки журнала.

      – Спасибо, – рассмеялась Джесс, притворно поклонившись.

      Канна никогда не была той девочкой, на которую оборачивались.

      Она знала это. Приняла давно. Но всё равно чувствовала.

      Канна носила свои светлые кудрявые волосы так, словно они жили своей жизнью. То стригла их коротко, почти мальчишески, то пыталась отрастить до плеч, чтобы выглядеть романтичнее. Но ничего не помогало. Волосы не слушались. Они не хотели поддаваться ни гребню, ни времени, ни её собственным желаниям. Они были свободными. Слишком живыми для порядка.

      Её лицо было добрым, но не привычным. Не тем, что попадает на обложки журналов или вызывает восхищение в школьном коридоре. Оно было другим. Более глубоким. Её глаза – тёмно-карими, чуть печальными, словно всегда думали о чём-то далёком – смотрели внимательно. Наблюдали. Изучали. Она никогда не говорила первой. Только слушала. И понимала больше, чем позволяли себе другие.

      Нос покрывали веснушки, лёгкие, как следы солнца, которое давно ушло. Губы – тонкие, чуть приоткрытые.

      Она была маленькой. Худой. Сутулилась, когда чувствовала себя лишней. Носила очки с тонкой металлической оправой, которые часто сползали с переносицы. Иногда казалось, что это делают специально, чтобы напомнить: она здесь. Она видит. Она знает.

      В школе её считали ботаником. Это был удобный ярлык для тех, кто не хотел разбираться. На самом деле, Канна просто хотела понять мир глубже, чем позволяли другие. Чем позволяли те, кто довольствовался поверхностями, шутками, внешним блеском.

      Она не любила быть в центре.

      Не стремилась к вниманию.

      Иногда стояла в стороне не потому, что её не позвали, а потому, что ей было легче наблюдать, чем объяснять, почему она не такая, как все.

      Если Джесс была солнцем, которое светило даже сквозь облака, то Канна была тенью, в которой можно было спрятаться.

      Автобус тронулся. За окном мелькали деревья, поля, крыши домов. Где-то вдали, за хвойными лесами, скрывался мир, в который она мечтала попасть. Но пока – только школа.

      – Так, – сказала Наргис, откладывая телефон. – Рассказывай. Как каникулы?

      – Ничего интересного, – Джесс пожала плечами. – Читала, гуляла, помогала маме.

      – Ага, как будто мы тебе верим, – Канна усмехнулась. – У тебя же вечно какие-то романтические приключения.

      – Ну что ты, – лениво отозвалась она, откинувшись на спинку сиденья. – Я просто стараюсь быть со всеми дружелюбной. Если кто-то улыбается мне – это не значит, что