Охота на волков. Валерий Поволяев

не выдержал, заговорил, покачал удрученно головой.

      – Хорошая погода, – отозвался на это Бобылев мрачным тоном. Он сидел рядом с водителем, подняв воротник куртки и посасывая чинарик «Примы» – родной отечественной сигареты, которую ценил выше заморских «кэмелов», «кентов» и «мальборо»; с крепкой, сводящей скулы «Примой» ему легче думалось, и вообще он чувствовал себя с этими сигаретами человеком, не то что с разным хваленым американским дерьмом (он так считал и так говорил – «дерьмо», так и больше никак), у которого нет ни крепости, ни вкуса. Недовольно шевельнул плечами: – Самый раз погода для наших дел.

      – На гонках в такую погоду часто разбиваются, асфальт превращается хрен знает во что – он будто бы маслом бывает намазан, – сказал Федорчук и, поняв, что сказал не то, втянул голову в плечи.

      Торговец дубленками по фамилии Попондопуло жил хоть и в центре, но в районе глухом – рядом находился завод, обнесенный бетонным забором, жилые дома стояли друг от друга далеко, так что, если грек и захочет позвать на помощь, подмога придет нескоро.

      Жил грек на втором этаже – это тоже было удобно, – и шмотки нетяжело таскать, и скорость они в деле не потеряют, – на все про все они имели ровно семь минут, как подсчитал Бобылев, восемь минут уже были критическими, а десять – завальными.

      Въехали прямо во двор. Двери подъезда выходили на детскую площадку, парадные, выводящие на улицу, были наглухо заколочены. Остановились под большим развесистым деревом – старым грецким орехом, чей толстый черный ствол промок, кажется, насквозь.

      В доме не горело ни одного окна, спал дом целиком, с первого этажа по пятый, хотя, если приглядеться потщательнее, в последнем подъезде, под самой крышей, слабо светился ночничок, окно мерцало таинственно и, наверное, поэтому его так яростно захлестывал дождь, старался залепить грязью, сделать слепым.

      – Картина Репина «Не ждали», вот как это называется. – Пыхтин ухмыльнулся.

      – Картина Репина «Приплыли», – поправил его Бобылев, повернулся к водителю: – Развернись носом на выезд, мотор не глуши, пусть крутится на малых оборотах.

      – Все, бригадир, будет, как велишь, – успокоил Федорчук старшого, – не тревожься.

      – Пошли! – скомандовал Бобылев Пыхтину. – Помни только – у нас есть семь минут, понял? – Первым вошел в подъезд, скудно освещенный тусклой пятнадцатисвечовой лампочкой.

      Хоть и теплилась жизнь в лампочке едва-едва, а и ее слабенький свет показался Бобылеву лишним, рукояткой ракетницы он стукнул по лампочке. Лампочка хлопнула слабенько, еле слышно, со звоном просыпалась под ноги и в подъезде все стало мрачным, черным, еле различимым, темнота дома слилась с темнотой улицы.

      Бесшумно поднялись на второй этаж, где жил богатый грек Попондопуло. Тут также горела лампочка-пятнадцатисвечовка. Бобылев глянул на нее, словно бы не понимая, откуда она тут взялась, провел пальцем по двери квартиры – дверь была хлипкая, чуть перекошенная внизу, и Бобылев, не удержавшись, поцокал