Возвращение домой. Елена Шичалина

я ничего не должен! Просто хотел бы. Как это, однако, трудно всякий раз не следовать порыву… Сколько же нужно положить внутренних сил, сколько нужно молить, чтобы Господь приблизил к тому истинному душевному покою, которого, возможно, достигали лишь подвижники.

      Кучка из камней росла. Бросать больше не хотелось, чтобы не нарушать гладкую тишину.

      Смирение, оно в чем? В том, что я не показываю, как что-то меня задевает? Так ведь действительно не должно задевать, по сути. Я упрекаю Алексея потому, что считаю себя вправе судить. А чем его сомнения неразумнее моих собственных? Я-то ищу любви высшей, единственно правильной… А он? И вот опять: мой разум так ясно и четко видит, куда идти, от чего отказаться, а душа вместить не может…

      Большая рыба вынырнула из воды и, описав дугу, с плеском ушла обратно. У ног Кирилла на прозрачном мелководье мелькали стайки мальков. Лупоглазая лягушка сиганула с берега и плюхнулась в воду. Кирилл тихонько шлепнул ступней по воде: мгновенно все скрылись: и рыбки, и лягушки – пустая мутная вода.

      – Как мало надо, чтобы всё пропало… Ты ползешь, карабкаешься, до света рукой подать, а вдруг – раз… И ты в гордыне своей у разбитого корыта! Вчера я греб против волн из последних сил, а в сердце – восторг, потому что я в одно мгновение почувствовал, что это не я эту лодку веду, а Господь нас хранит. Я благодать почувствовал. А потом – всё: одежда мокрая, Милочка дрожащая, дорожка скользкая…

      Кирилл долго молчал, глядя, как по течению плывет ветка, а за ней оторвавшийся гладкий круглый лист. Мысль вернулась к разговору с приятелем.

      – Вот зачем он опять в электричке ворошил эту старую историю с Саней Любецким? «Ты бы подписал и смог бы продолжать учиться, а его как сына невозвращенца все равно выгнали бы. С твоей подписью или без». Логично и просто. Только подло. Ну как же мне не реагировать?

      Кирилл в который раз возвращался к поступку, который уже изменил его жизнь, а на самом деле грозил изменить радикально.

      Он стал разглядывать берег, с которого они прибыли. Темными пятнами уже проступал сосновый бор сквозь клочья расходившегося тумана. Понтонный мост и ведущая к нему дорога пока лишь отзывались звуками редких проезжающих машин. Река не казалась больше широкой, укрытая светлой редеющей пеленой.

      – Я столько раз пытался объяснить ему, что мне казалось (а теперь я все больше убеждаюсь в этом), что мне, как здесь в тумане, с трудом, но всё же видится иной путь и что тот случай я просто воспринял как повод, чтобы уйти, уйти навсегда. Билет, который только жег мне руки, я хотел бросить в морду кому-нибудь из их комсомола, но я молча положил его на стол. А университета действительно жаль… Мог бы и кончить…Один год! С другой стороны, ну узнал бы я на пятом курсе, что аорист эмолон от глагола блоско. Это и так все классики, как миф, передают из уст в уста. Диплом бы защитил… А дальше что? Нет, Саня мне был послан как знак, как побужденье.

      Вдруг совсем близко за кустом ивняка раздался испуганный детский голос:

      – Вань, гляди! Там дядька какой-то на нашем камне сидит.