Что же дальше, маленький человек?. Ханс Фаллада

пиво неполезно. До самых родов мы спиртное пить не будем – ни капельки! Да и вообще…

      «Мы», – огорченно подумал Пиннеберг, но спросил только:

      – Что – «вообще»?

      – И вообще мы только сегодня вечером так роскошествуем. Не реже двух раз в неделю будем есть только жареную картошку и хлеб с маргарином. Масло? Да, может, по воскресеньям. В маргарине тоже есть витамины.

      – Но это совсем разные вещи…

      – Ну да, но мы либо затягиваем пояса ради будущего, либо постепенно проедаем все сбережения.

      – Нет-нет, – поспешно говорит он.

      – То-то же. Давай-ка уберем посуду. Помою ее завтра утром. А сейчас соберу первую партию барахла, и пойдем к фрау Шарренхёфер. Так положено.

      – Неужели ты хочешь в первый же вечер…

      – Хочу. Сразу ей все скажем. Между прочим, она давно могла бы сама зайти поздороваться.

      На кухне, которая на деле оказывается обыкновенным чердаком с газовой плитой, Овечка повторяет:

      – В конце концов, шесть недель – это не так уж и долго.

      Вернувшись в комнату, она разворачивает бурную деятельность. Снимает все дорожки, скатерти и салфеточки, складывает их аккуратной стопкой.

      – Скорее, милый, принеси из кухни блюдце. Не хочу, чтобы она подумала, будто мы позарились на ее булавки.

      И наконец:

      – Готово!

      Она перекидывает подготовленную стопку через руку и деловито озирается.

      – А ты, милый, возьми часы.

      – Может, не надо?

      – Возьми часы. Я пойду первой и буду открывать двери.

      Она и вправду идет – без малейшего страха, – сначала через тесную прихожую, потом через похожее на чулан помещение с метлами и прочим хламом, куда свет попадает только через слуховое окно, потом через кухню…

      – Посмотри, милый, вот это настоящая кухня! А мне здесь только воду брать разрешается…

      …Потом через спальню – длинную и узкую, как кишка, две кровати и больше ничего…

      – Неужели она оставила кровать своего благоверного? Ну что ж, хотя бы нам в ней спать не предлагает.

      …И в маленькую комнатку, где царит почти полная тьма – единственное окно занавешено толстыми плюшевыми шторами.

      Фрау Пиннеберг останавливается на пороге. Затем нерешительно говорит в темноту:

      – Добрый вечер. Мы зашли просто поздороваться…

      – Минуточку, – отзывается плаксивый голос. – Одну минуточку. Сейчас включу свет.

      За спиной у Овечки, около столика, завозился Пиннеберг. Тихо звякнули драгоценные часы. Похоже, он поспешил от них избавиться.

      «Все мужчины – трусы», – констатирует Овечка.

      – Сейчас включу свет. – Жалобный голос доносится все из того же угла. – Вы и есть молодые жильцы? Погодите, я только вытру слезы, у меня по вечерам всегда глаза на мокром месте…

      – Вот как? – говорит Овечка. – Что ж, если мы мешаем… Мы всего лишь хотели…

      – Нет-нет, идите сюда, я сейчас включу свет. Не уходите, молодые люди. Я вам расскажу, отчего