Браконьерщина. Игорь Александрович Кожухов

рыбное время. И вот тогда мне стало понятно основное неудобство того, что мы отгорожены от фарватера поймой. Шуга, представляющая собой разрушенный теплом лёд, совершенно не давала возможности работать. Чтобы было понятно, это примерно так: допустим, стоит забор, вдоль забора дорога. И если ветер зимой дует со стороны дороги – то за забором горы мягкого снега. Попал на дорогу, играй, прыгай, бегай, попал за забор – в снегу по горло, измучаешься, пока сто метров пройдёшь. Так вот пойма – это за забором, а фарватер дорога. Мы видели в бинокль за островами чистую воду, но добраться туда пока не могли. Нужен был обязательно сильный западный ветер, он бы вынес ледяную кашу за острова и очистил проходы. Конечно, солнце на отмелях быстро прогревало воду, образовывая заливы, свободные от шуги. В эти прогалы, конечно, можно ставить сети, тем более рыба, торопясь отметать икру, «дуром» лезет в тёплую мель. Но поставив, нужно буквально караулить малейшее дуновение ветра, чтобы при начале движения льда успеть их снять. Если ледяная шуга наползёт – никакой силой сеть не спасти. Поэтому такой рыбалкой занимаются обычно взрослые мужики, которым нажиться немного хочется, а рисковать по большой воде смысла нет, и деды. Мужики, серьёзно подвергаясь опасности, браконьерят в солдатских химзащитных неудобных костюмах, позволяющих заходить в воду по грудь. Суетливые же дедки бродят в болотных сапогах совсем по колено в мели. Рыба у них тоже есть, а вероятность, упав, утонуть в огромном резиновом мешке, сведена к минимуму…

      Я, пока появилась возможность, немного помотавшись по лодочным базам, купил хорошую лодку «Казанка-5» и два подвесных мотора «Вихрь-30». Старый дед, торгующий этой, сохранившейся словно только вчера из магазина, техникой, жалея её и ругая жизнь, утомительно лопотал, часто прижимая руку к груди и скрипя вставными челюстями: «Сволочи… Где глаза у людей, где уши? Они кого во власть затащили, перед кем башки свои склонили? – Видя, что я молчу и слушаю, он достал стеклянный флакончик и высыпав в ладонь таблетки, языком слизнул две, остальные ссыпал обратно. Повернув лицо на солнце, несколько секунд вкусно почмокав, выдохнул: – Ох и солнце! Это ж надо а, миллиарды лет светит и хоть бы что! Вечный двигатель, прости Господи. – И, не поддавшись благости, продолжал уже жёстко и зло. – Я его по Свердловску помню, он там в семидесятые комиссарил. Так знаешь… Для него человек, который ниже рангом – вша. Может просто так, с похмелья, не разобравшись в сути, такой кипишь устроить, мама не горюй. Грозен был, что туча перед бурей, и всё партией прикрывался, целью строительства коммунизма… Бабу свою в чёрном теле держал: если где она слово против скажет, мог и тумаков надавать. Или из машины выпнуть – шлёпай, мол, домой пешком, думай, кто хозяин. А сейчас, – дед, сморщившись, прижал руку к груди, – ему власть дали. Власть. Над страной! Пропала Россия, пропала…»

      Он устало присел, неторопливо расстёгивая куртку, потом, отдуваясь, широко махал её полами. Когда, наконец, немного успокоился,