Браконьерщина. Игорь Александрович Кожухов

выпихнутая с мели, пошла легче. Татарин, еле заметно шевелившись, умудрялся как-то рулить, меняя направление движения. Я как мог аккуратно перебирал пёху руками и, упираясь с кормы, выдавливал лодку вперёд. Лицо болезненно горело, но непонятно: от комаров, роем кружившихся вокруг головы, или от мазей, которые от них спасали.

      Вдруг Татарин замер. Он как-то рассчитанно присел, оставив свою пёху воткнутой в ил, правой рукой, не поворачиваясь, взял большую острогу, лежащую между нами, и поднял её над плечом.

      Пытаясь понять, что его насторожило, напрягая зрение, я лупился в чёрную воду, но ничего не видел, кроме торчащих вокруг камышиных будыльев да полос тины, намытой прошлогодними штормами.

      Неожиданно Татарин расщёлкнулся, как сработавшая пружина затвора ружья, не делая замаха, метнул острогу в воду, и только потом, хукнув, подпрыгнул в лодке!

      За бортом вспенилась вода! Причём сразу под лодкой и метрах в двух в камышах. И только отбросив страх и сомнение, я понял, что это одна и та же рыба, но такая огромная. Татарин засветил фонарь и, перехватив привязанную к борту верёвку, обернулся ко мне и вдруг нерадостно пояснил:

      – Обидно, не сазан… Щука под руку подлезла, а щучье мясо – не мясо… Хорошо, если икру не отметала, да и то нет, наверно, уже поздно, должна выметаться.

      Он наконец подтянул добычу и, направив фонарик, присвистнул. На нас блестящими чёрными глазами уставилась из воды огромная, не меньше жеребёнка, голова, с ещё качающими воду жабрами и огромным бревноподобным телом.

      – Килограмм тридцать – тридцать пять! – Рыбак острогой, словно вилами, приподнял над водой голову, и мы вместе затянули тушу в лодку.

      До стоянки тащили добычу на брезенте, не помещаясь на узкой тропе и подталкивая друг друга.

      Тётя Люся тоже была не рада и сразу высказала нам, подкидывая для свету дров в костёр.

      – Зачем тащили?! Кто обрадовался её жрать? – Она умело прощупала светлое брюхо рыбы. – Икры нет. Отдыхать в камыш забралась, пусть бы лежала…

      Теперь вскипел Татарин.

      – Я кот, что ли, ваш, в ночи видеть? Заволновалась сбоку, глубина позволяла, думал, сазанчик стоит, вот и сработал. Давай на куски порубим, в деревню утянет, если не есть – свиньям скормит, а голову на гербарий высушит…

* * *

      В бане, разделив со мной полок и наказав Олегу, сидящему внизу на помывочной лавочке, поддавать по его приказу, Татарин вдруг разоткровенничался.

      – Я здесь сам себе голова, один. Приплывали, правда, в том годе рыбнадзоры, вроде как с инспекцией. Главный у них Скотник Илья Иваныч, мастёвый, хозяином себя величает. Предлагал работать на него, мол, даже людей направлю, говорит, бумажку нарисую… Его шестёрки в лодке настрополились, а он за стол сел, развалился, пистолет в кобуре по ремню катает, улыбается. Только я тоже не из тухлых, обойдусь, говорю, без вашей помощи – и слово за меня есть кому сказать, и руку подать, если