Браконьерщина. Игорь Александрович Кожухов

ещё мечтают к нам попасть… И водочка. – Он, довольно улыбаясь, крепко потёр руки. – Очень кстати с котлетками. А вечером пойдём с тобой на рыбалку интересную и завидную, как охота!

      За столом было весело. Татарин, выпив много, говорил, хвастаясь собой и хваля жену. Тётя Люся пила в разы меньше, подкладывала нам, действительно, необъяснимо вкусных рыбьих котлет и, словно оценивая, довольно часто останавливала на мне взгляд зелёных, цвета тихого лесного озера, глаз. Во мне, благодаря выпитому, проснулось воровское желание прикоснуться к её сбитым в пучок волосам, шее, и даже просто к руке. Стало казаться, что в этой взрослой женщине вдруг всё прекрасно, всё к месту, как должно быть, как мне нравится… И осиплый от постоянной сырой прохлады голос, и чистое, без малейшего признака косметики, лицо, и маленькие красные ладошки с пальцами, не помнящими лака. Женщина, перехватив мой взгляд, спрятала руки под стол.

      – Это от воды и постоянной работы. Леща или сазана чистить просто, а вот с судаком мука. Но это только весной, летом проще, рыбы гораздо меньше.

      – Мы с мамкой несколько дней ножи не ложили, судака пололи… Папка по последнему льду его голу натаскал. – Олег, сильно криво улыбаясь, наконец, решился заговорить: – День лежем, пока солнце глеет, вечел солим и в поглеба плячем…

      – Ты рот-то закрой, воронёнок. Чё раскаркался. – Татарин тяжёлой ладонью ударил по столу. – Кому интересно, что ты тут делаешь? – И, оправдывая возникшую неловкую тишину, предложил: – Лучше про кота своего любимого расскажи.

      Парень вскинулся и радостно, торопливо, возможно боясь, что остановят, кривя рот и подстукивая от возбуждения сжатым в параличе кулаком между тарелок, затараторил:

      – Мы на колдоне его взяли. Хозяин сказал, что кошечка, Ночкой назвали. Весной выпустили в лес и всё! Ни мышей, ни ящелиц, ни ещё какой мелкой животинки воклуг не стало, выловил всё. Даже жлать уже не хочет, а поболоть себя не может, давит и к двелям дома слаживает. Мамка лугается. – Он восхищённо, с любовью, взглянул на женщину. – Я собелу, в костле спалю, утлом опять лежат. Когда лыба пошла, ему вволю кишки и все отходы, он кабанеть стал и цветом меняться – челнеть. А как узнали, что это не кошка, а кот. – Он только теперь, но уже с явным раболепием взглянул на Татарина. – Папа его Млак назвал!

      Олег, задохнувшись, замолчал, трясущейся рукой стёр набежавшую на левую, кривую, сторону рта слюну и, как бы ставя точку, показал на растянувшегося вдоль стены огромного кота – вот, глянь!

      Кот, будто понимая, что разговор о нём, поднял голову и, посмотрев на нас, по-звериному зевнул и, уронив голову, опять уснул.

      Ещё немного посидев, вышли на улицу. Хозяйка осталась в доме, Олега Татарин отправил растапливать баню.

      – Сейчас свечереет, мы с тобой на моей, специально для этого сделанной, лодке на пёхах по камышам пройдём, по мели. Попробуем сазанчика подарочного взять, завтра домой утянешь. И поговорим заодно. – Татарин шёл впереди по узкой, еле видимой в сумрачном лесу,