Искать убийцу. Фаниль Галеев

холодная и спокойная, оторванная от всего мира, от родных и друзей, от деревьев, от солнца, а душа ее, наверное, витает и мечется где-то в облаках в безнадежной мечте спуститься на землю и соединиться с телом.

      Да… Вот он и увидел, наконец, ее могилу. Теперь ему станет легче, теперь ничто не будет его беспокоить, мешать идти спокойно и уверенно к своей цели.

      С какими-то светлыми мыслями и облегчением в сердце он оставил ее могилу и направился в сторону большой аллеи, чтобы навсегда покинуть это печальное место и не думать больше о женщине в голубом платье, как вдруг… Как вдруг услышал он за своей спиной тихое и вкрадчивое, произнесенное женским голосом: «Остановись, Шамсиев!»

      Он вздрогнул, тотчас обернулся. Позади никого не было. Он посмотрел по сторонам. Вокруг – деревья, кусты, могилы – и ничего такого, что напоминало бы о присутствии где-то рядом живого человека.

      Постояв некоторое время, он решил, что все это ему показалось, вероятно, от избытка впечатлений. Поругав себя мысленно за мнительность, он продолжил путь, не поддаваясь соблазну, как давеча в парке, пошнырять вокруг. Но не успел он пройти и двух метров, как позади тот же голос проговорил опять: «До свидания, Шамсиев! До скорой встречи!»

      Его словно обдало кладбищенским холодом…

      Вернувшись в свой тихий, безлюдный особняк, Шамсиев, забыв про ужин, вышел на балкон и долго стоял, созерцая утопающий в голубоватой дымке сад, чистое, как родник, небо с редкими мерцающими звездами в глубине.

      О чем он думал? Ни о чем, пожалуй. Просто он старался забыться.

      Свежий, наполненный вечерним ароматом воздух действовал успокаивающе, и, когда он вернулся в комнату, чувство тревоги, с которым он возвратился с кладбища, вновь овладело им, а ближе к полуночи его почему-то сменил страх бессонницы.

      Он долго и с отвращением смотрел на диван, прежде чём лечь спать. Ему казалось, что если он и ляжет, то все равно не сможет сомкнуть глаз до утра.

      Но ожидание это оказалось обманчивым. Едва успел он коснуться головой подушки, как тело его разом расслабилось, размякло, и он, закрыв глаза, незаметно для себя погрузился в непроницаемую темноту, как бы слившись воедино с ночью.

      Но темнота вскоре рассеялась, и перед ним открылся лес, глухой и непроходимый. Он брел через него, продираясь сквозь сучья и ветви, брел нехотя, вопреки своему желанию. Над его головой сверкала молния, гремел гром, вдруг полил дождь, крупный, холодный и хлесткий. Он бежал вперед, глубже в чащу леса, надеясь укрыться там от дождя, бежал, царапая до крови лицо и руки, и тут наткнулся на какую-то полуразвалившуюся хижину с черным проломом вместо двери и пустыми глазницами вместо окон.

      Не останавливаясь, он нырнул с ходу в пролом.

      В избушке сыро, холодно, под ногами ползают какие-то гады и насекомые, и он, умирая от страха и отвращения, мечется в поисках безопасного места, увидев в отблеске молнии старую скамейку, вскакивает на нее и садится по-турецки, чтобы сотворить молитву, которую и сам не знал. Напротив