Руфь. Элизабет Гаскелл

дом. В соответствии с желанием сына вкладываю в конверт банкноту в пятьдесят фунтов.

      Маргарет Беллингем».

      И что же, вот так все закончилось? Неужели он и вправду уехал? Руфь вскочила и задала этот вопрос служанке, которая догадалась о содержании письма и задержалась, чтобы увидеть реакцию.

      – Да, мисс. Экипаж отъехал от парадной двери, когда я поднималась к вам. Если подойдете к окну в двадцать четвертом номере, то увидите его на дороге в Успитти.

      Руфь поспешила вслед за горничной. Да, действительно: карета, похожая на улитку, медленно, тяжело ползла вверх по крутой белой дороге.

      Еще можно было его догнать, произнести прощальные слова, в последний раз взглянуть в любимое лицо. Что, если, увидев ее, он передумает и вернется? Да, так она решила и поспешно вернулась в комнату за шляпой, потом, на бегу дрожавшими пальцами завязывая тесемки, бросилась вниз по лестнице к ближайшей двери. Произнесенные вслед сердитые слова миссис Морган остались без внимания. Обиженная претензиями миссис Беллингем, хозяйка гостиницы не утешилась щедрой оплатой и выместила недовольство на Руфи, выбежавшей через парадный вход.

      Миссис Морган едва успела закончить гневную тираду, а девушка уже выбежала на дорогу, забыв обо всем на свете, кроме главной и единственной цели – догнать любимого. Ну и пусть сердце бешено колотится, а голова гудит от напряжения – ведь еще можно остановить экипаж! Погоня превратилась в кошмар, постоянно ускользавший от самых заветных желаний и смелых начинаний и в то же время постоянно возвращавшийся. Всякий раз, когда цель появлялась в поле зрения, оказывалось, что она еще дальше, но Руфь не желала этому верить. Ей казалось, что если удастся добраться до вершины холма, то оттуда бежать будет легче и удастся догнать экипаж. Ни на миг не останавливаясь, она даже успевала горячо молиться, чтобы Господь позволил еще раз увидеть дорогое лицо, даже если придется умереть на месте. Молитва принадлежала к числу тех просьб, которые Бог в своей милости оставляет без ответа, и все же Руфь вкладывала в слова всю душу и повторяла их снова и снова.

      Преодолев череду сменявших друг друга холмов, Руфь взобралась на вершину. Перед ней расстилалась бесконечная, уходившая вдаль, тонувшая в дымке летнего дня, поросшая вереском коричнево-сиреневая равнина. Белая дорога лежала как на ладони, однако экипаж, а вместе с ним и любимый человек, бесследно исчезли. Вокруг не было ни единой души – лишь несколько диких черных горных овец мирно паслись на обочине, словно их давным-давно никто не тревожил.

      В отчаянии Руфь бросилась на придорожный вереск. Хотелось одного: тотчас умереть, – и смерть казалась близкой. Думать она не могла, но могла поверить во что угодно. Жизнь представлялась кошмарным сном, и Бог, сжалившись, освобождал ее от оков. Руфь не испытывала раскаяния, не сознавала ошибочности поведения, не понимала ни единого обстоятельства –