Руфь. Элизабет Гаскелл

робко постучав.

      – Простите, пожалуйста, можно войти?

      Дженни Морган разбиралась в иероглифах, которые называла бухгалтерией, поэтому ответила весьма резко, однако войти позволила, что Руфь сочла огромной милостью.

      – Скажите, пожалуйста, как он? Могу ли я его проведать?

      – Ни в коем случае. Вход строжайше запрещен даже горничной, которая постоянно наводила порядок в комнате. Миссис Беллингем привезла с собой собственную горничную, семейную сиделку и личного лакея сына – целое племя слуг – и бесконечное количество багажа. Скоро прибудет водяной матрас, а завтра приедет доктор из Лондона. Обычная перина и наш мистер Джонс ей не подходят. И уж конечно, она не впустит никого из нас, так что тебе путь туда закрыт раз и навсегда.

      – Как он? – с тяжелым вздохом опять спросила Руфь.

      – Откуда мне знать, если я его не видела? Мистер Джонс сказал, что сегодня вечером должен произойти кризис, но я не верю. Мистер Беллингем болеет четвертый день, а разве кто-нибудь слышал, чтобы кризисы происходили по четным дням? Нет, всегда в третий, пятый, седьмой и так далее. Так и у нас: кризис случится завтра вечером, гордый лондонский доктор припишет успех себе, а добрый, честный мистер Джонс останется не у дел. Впрочем, лично я считаю, что изменений к лучшему ждать не стоит: Гелерт попусту не воет. Боже мой! Что с тобой, девочка? Никак собираешься упасть в обморок прямо здесь?

      Громкий оклик вывел Руфь из бессознательного состояния, охватившего ее при последних словах хозяйки. Не в силах произнести хотя бы слово, она почти упала на стул. Бледность и слабость тронули сердце миссис Морган.

      – Должно быть, ты даже чай не пила. Да, наши служанки так беспечны!

      Она энергично зазвонила в колокольчик, а для надежности подошла к двери и на валлийском языке призвала к порядку Нест, Гвен и еще трех-четырех простых добрых, но нерадивых горничных.

      Они тотчас принесли чай – очень хороший по понятиям этого не изысканного, но гостеприимного дома. Вместе с чаем подали еще и еду – слишком много, так что аппетит, который она должна была разжечь, наоборот, пропал, но добродушие розовощекой служанки и заботливое возмущение миссис Морган, когда та обнаружила нетронутым намазанный маслом тост (хотя сама Руфь предпочла бы хлеб без масла), поддержали больше, чем сам чай. В душе родилась надежда, а вместе с ней возникло ожидание утра, когда могла появиться уверенность. Напрасно хозяйка заверила Руфь, что та комната, где она провела день, остается в ее полном распоряжении. Ни словом не возразив, она твердо решила вообще не ложиться спать, ведь этой ночью жизнь любимого балансировала на трагической грани. Она дождалась в своей спальне, пока все в доме стихнет, и тогда услышала звуки, доносившиеся из запретной комнаты: торопливые шаги и властные, хоть и произнесенные шепотом команды принести бесчисленные вещи. Затем воцарилась тишина. Решив, что все, кроме сиделки, спят крепким