Рождённая для мести: Проклятие Жеводана. Диана Суси

седыми волосами, встал перед Матиасом, оценивающе окинул его взглядом и спросил:

      – Ты спас его. Чем мы можем тебя отблагодарить?

      Матиас легко пожал плечами, словно не придавал этому значения.

      – Найдите мне угол, где можно переночевать.

      Староста хмыкнул.

      – Если ночлег – всё, что тебе нужно, значит, ты ещё не понял, какой наша деревня может быть щедрой.

      Он огляделся, потом кивнул в сторону пустующего дома на краю деревни.

      – Аннет умерла три года назад, дом её с тех пор пустует, – староста сдвинул на лоб потёртую шапку и пригладил редкие седые волосы. – Крыша, конечно, просела, печь давно не топили… Но если руки есть, всё можно исправить. Место хорошее, лес рядом, речка недалеко.

      Он выдержал паузу, внимательно всматриваясь в собеседника, затем добавил:

      – А чего тебе дальше бродить по лесам?   Оставайся если есть желание. Матиас задумчиво посмотрел на дом.

      – А что, я не против.

      – Тогда решено, – староста кивнул, а потом, словно вспомнив что-то, добавил: – Нам в деревне нужны храбрецы, да и охотник лишним не будет. Волки в этом году сильно расплодились.

      – Разберёмся, – усмехнулся Матиас, поигрывая ножом в пальцах.

      Где-то в толпе кто-то тихо сказал:

      – Чужак, но, похоже, толковый. Пусть остаётся.

      Так деревня приняла его.

      Не как своего.

      Но как нужного человека.

      Матиас быстро освоился. Дом Аннет действительно требовал работы – крыша местами проваливалась, в стенах были щели, а печь треснула, но всё это не пугало его. Он привык работать руками, знал, как управляться с инструментами, и за пару недель дом снова стал пригоден для жилья.

      В деревне к нему относились настороженно, но с уважением. Люди всегда с подозрением смотрели на чужаков, но в этом человеке было что-то, что заставляло их молча кивать, когда он проходил мимо, и не забрасывать его лишними вопросами. Он не навязывался, не лез в чужие дела, но если кто-то просил совета по шкурам, капканам или удачной охоте, он отвечал без лишнего высокомерия.

      А ещё он шутил.

      Это сбивало с толку.

      Крестьяне привыкли к серьёзным людям, с каменными лицами и усталыми глазами. Матиас же мог говорить о простых вещах с такой лёгкостью, будто ему было всё равно, и одновременно так, будто он видел больше, чем показывал.

      Вскоре он нашёл для себя ещё одно дело.

      Однажды, возвращаясь с охоты, он притащил в деревню огромного рогатого оленя. Тело он разделал быстро, но вместо того, чтобы просто продать шкуру, он выделал её сам, а потом вырезал из кости тонкую, изящную фигурку.

      Слухи разнеслись мгновенно.

      Люди говорили, что у него лёгкая рука, что его звери, чучела и даже простые резные подвески «смотрят, как живые».

      Первым покупателем стал мельник, затем кузнец, потом приехали купцы на ярмарку, и пошло-поехало.

      Фурнак, бедная деревушка, где торговали лишь хлебом, скотом и шерстью, неожиданно стал местом, куда приезжали за работами мастера-охотника, параллельно скупая товар местных жителей.

      Староста был доволен.

      Деревня впервые за долгое время получила пусть и