Стать Роуэн. Nina Brock

для университета. На неделю. Врач сказал, что переломов нет, но покой её телу определённо нужен. Знал бы он, что она брала больничный не ради отдыха, а ради смен. Ради денег.

      Когда вернулась, сиделка уже собиралась уходить. Грейс, как обычно, сидела на кухне. Всё тот же старенький халат, та же кружка чая в руках. Волосы чуть растрёпаны, взгляд – туманный, но спокойный. И сразу то, что Грейс никогда не упускала: лицо.

      – Что с тобой? – спросила она, чуть сдвинув тёмные брови. – У тебя… висок.

      Роуэн на секунду замерла. Думала соврать. И соврала: – На складе споткнулась. Там порог дурацкий. Влетела в стойку. Всё нормально, у врача была.

      Грейс подняла брови чуть выше. Она никогда не давила, но всегда чувствовала.

      – Ро…

      – Мам, – перебила Роуэн. Жёстче, чем хотела. – Всё нормально. Просто удар. Я не в больнице и не в морге, так что переживу.

      Грейс ничего не сказала. Только сжала губы, а её серые глаза потемнели.

      Роуэн поймала это и почти сразу выдохнула: – Прости. Я… просто устала.

      Подошла ближе. Коснулась её плеча. Грейс заметно похудела за последние месяцы. Тело будто уменьшилось, сжалось. Она медленно кивнула. Не до конца поняла, но как всегда – приняла.

      Остатки выходных они провели вместе. Впервые за долгое время.

      Утро воскресенья началось с уборки. Мягкой, рутинной. Радио на фоне, запах лимонного средства для пола. Роуэн протирала полки, Грейс раскладывала старые письма, пытаясь вспомнить, от кого они. Несколько раз улыбнулась. Один раз – даже засмеялась. Тихо, но по-настоящему. И этого стоило ждать месяц.

      А потом – прогулка. Не в аптеку, не в клинику. Просто в парк. Медленно. Мимо скамеек, сугробов и фонарей. Грейс шла осторожно, уткнувшись в тёплый шарф, а Роуэн держала её за руку. Крепко, но ненавязчиво.

      В тот день не было разговоров о деньгах, о диагнозах, о Заре. Только воздух, снег и женщина, которая когда-то умела смеяться громко. И девочка, которая так и не научилась плакать вслух.

      Всю следующую неделю Роуэн работала. С восьми утра до девяти вечера. Без пропусков, без опозданий. Как машина, которую запустили – и забыли выключить. Входила в здание склада рано, в полной тишине. Уходила, когда за окнами уже ложился вечер. Холодный, серый. Пустой.

      С Эллисон пересекались каждый день. Не по инициативе Роуэн – та старалась держаться в стороне. Но Эллисон, кажется, просто привыкла быть в курсе. Минимум раз за смену подходила, спрашивала, всё ли идёт как надо. Говорила быстро, чётко, но с той самой ироничной лёгкостью, будто напоминая: "Роуэн, расслабься. Ты просто на работе".

      Они могли бы увидеться ещё раз – на обеде, но Роуэн не брала с собой еду. Завтрак – кофе и сэндвич наспех, ещё дома. Ужин – если успевала, вновь дома. Если нет – чай без сахара, опят же дома.

      Однажды, в середине смены, Эллисон бросила на неё взгляд и заметила: – Ты опять без обеда?

      Роуэн, не отрываясь от терминала, ответила ровно: – Лучше быть голодной, чем вяло-жующей.

      Эля хмыкнула. Не стала спорить. Только посмотрела внимательнее: на запавшие скулы, на сжатые губы, на взгляд,