Стать Роуэн. Nina Brock

зубы стучали. Сигарета выпала из пальцев, оставив на асфальте тонкую дорожку дыма. Роуэн захлёбывалась, задыхалась, но не пыталась остановиться. Уже не хотела.

      Она просто плакала.

      Впервые.

      Не тихо. Не украдкой. Не в подушку, как обычно. По-настоящему. Изо всех сил, как ребёнок, потерявший свой мир.

      Каждый вдох вырывал остатки сил, заставляя тело дрожать всё сильнее. Внутри всё горело, и она не сопротивлялась. Впервые позволила себе сломаться. Без оправданий. Без страха, что кто-то увидит. Потому что больше не могла не плакать.

      VIII

      Такси остановилось у до боли знакомого дома на окраине. Водитель коротко бросил: – Держитесь.

      И тут же уехал.

      Роуэн побрела. Не шатаясь, но и не прямо. Всё ещё с рюкзаком в руке – куртку она выбросила ещё в переулке. Обожжённую руку спрятала в карман. Та саднила, горела, будто под кожей застрял уголёк. Но Роуэн почти не замечала. Побитая, но живая – и этого было достаточно.

      Остановилась.

      Перед ней – старая подъездная дверь. Скрипучая, с облупленной краской и ржавчиной у замка. Эта дверь видела её разной: уставшей, растрёпанной, в пьяном смехе, в ярости. Но сегодня – впервые пустой.

      Роуэн стояла, слегка согнувшись от боли в рёбрах, и смотрела на металл. Несколько секунд. Потом медленно шагнула вперёд, прижалась лбом к холодной поверхности. Не от слабости – от той усталости, что выла изнутри, тихо и нудно. На вдохе. На выдохе.

      Слёз не было.

      Минуту, может две, она просто стояла. Потом медленно повернулась, обхватив бок, и осторожно сползла вниз. Села. Спиной к кирпичной стене. Ладонь осталась на боку – бережно, будто удерживала изнутри что-то очень хрупкое. Что-то, что ещё не рассыпалось окончательно.

      Рюкзак соскользнул с запястья, глухо стукнув по бетону. Пальцы другой руки вжались в ткань – дрожь шла из глубины, не от страха, не от злости. Просто оттого, что телу больше некуда было деть напряжение.

      Подняла глаза. Двор был пустой. Небо мутное, в свете фонарей. Снег падал лениво, тяжёлыми хлопьями ложился на ступеньки, на крышу мусорки. И на её ботинки. На носках – запёкшаяся кровь. Чья – уже неважно.

      Роуэн просто сидела в этой неподвижности и смотрела на это ровное, бесконечное падение, потому что ничего другого больше не оставалось. Не было ни мыслей о том, что было, ни страха за то, что будет. Не было места даже гневу. Только снег, тишина и боль внутри. Где-то глубже синяков, глубже ожога. Там, где даже не дотянуться. Где, наверное, у нормальных людей что-то вроде "души". И где-то там сегодня что-то обвалилось окончательно, и дышать приходилось через это.

      Роуэн поднялась только тогда, когда ноги начали неметь от холода.

      В квартире было темно. Грейс не проснулась. Сбросив обувь, – шарфа не было, как и куртки, – Роуэн прошла босиком до ванной. Сначала стояла у косяка, колеблясь. Потом коротким движением щёлкнула выключателем.

      Ослепило.

      Лицо в зеркале, на удивление, почти целое. Только высохшие дорожки крови, ссадина на скуле, припухлость у виска. Губы – почти не