Армейские рассказы. Виктор Гурченко

  Бандюк и Довгалëв, пригнувшись, семенят в сержантское отделение.

      – А-а-а, домой хотите позвонить? – Шабалтас выбирается из кровати, – сейчас, подождите, за мобильным схожу.

          Через пару минут он возвращается, неся в каждой руке по тапку.

      – Вот, звоните, рапаны, только негромко, – сержант говорит полушепотом и абсолютно серьёзно. Бандюк и Довгалëв разочарованно топчутся на месте, тупо глядя на протянутые тапки.

      – Вы что, военные! – возмущается Шабалтас, – я погонами ради вас рискую, звоните! И разговаривайте сколько угодно, у меня здесь безлимит на исходящие.

          Довгалëв долго что-то бормочет в «трубку», Бандюк говорит мало, больше «слушает» и смотрит под ноги остекленевшими глазами.

          Напоследок сержант разрешает им позвонить друг другу и пожелать спокойной ночи. После Бандюк возвращается в койку и накрывается с головой. Некоторое время он лежит неподвижно и часто тяжело дышит, потом начинает вздрагивать, и я слышу короткие всхлипы. Он плачет.

          Через месяц мы с Довгалëвым окажемся в одной роте. Утром вместо зарядки нас иногда будут отправлять на огород – пропалывать грядки. Это для нас праздник. Ответственный прапорщик, заведя нас на участок, сразу уходит по своим делам. Как только он скрывается из виду, рассаживаемся между грядок и отдыхаем, выставив по жребию дозорного.

          Настроение у всех – не сравнить с тем, что было месяц назад. Перешучиваемся и рассказываем истории.

      – Мы перед армейкой в поход компанией пошли, – начинает, улыбаясь, Семуткин, – короче, девка в палатку спать пошла, мы с корешем заныриваем к ней, ну, пьяные в жопу, понятно. Я, короче, за сиську, он за жопу, так и тискали её, пока не поняли, что вдвоём в палатке валяемся. Я друга за лопатку держу, а он меня за жопу.

          Мы громко смеемся на весь огород. Какой-то офицер останавливается возле забора, смотрит на нас несколько секунд, потом идёт дальше.

      – Олег, а у тебя хоть раз баба была? – Семуткин поворачивается к сидящему Довгалëву и спрашивает как-то просто и беззлобно. Буднично совсем, будто это дежурный проходной вопрос. А вопрос этот совсем не простой. На него нельзя отшутиться или соврать. Вопрос этот разделяет момент на «до и после», после него ты уже никогда не станешь таким, каким был минуту назад в глазах своих товарищей. На него есть только один правильный ответ, но не каждому он доступен. Довгалëв, как ни странно реагирует достойно. Не меняя позы, не натягивая глупую улыбку, он медленно мотает головой.

      – Нет, – глухо говорит он. Сидя на корточках он упирает руки локтями в согнутые колени, ладони в замке подпирают подбородок, а прозрачный застывший взгляд устремлён куда-то перед собой и вглубь себя одновременно. Никто не комментирует его ответ.

      – Ну правильно, – обрывает тишину Семуткин, – сначала с автоматом надо научиться обращаться, а, Довгалëв? – Семуткин смеётся, опять как-то беззлобно и задорно, мы подхватываем.

          Спустя год Довгалëв доберётся, доживёт до заветного статуса старослужащего. Дедом он, конечно, не станет,