Я_существо. Маргарита Баренцева

ответ, но пауза становилась всё длиннее и длиннее. Она скрестила перед собой руки и, понизив голос, произнесла:

      – Я никогда не пробовала, но хотела бы сходить хотя бы на одно свидание с одним из тех, кто сидит в маске напротив меня…

      Звучало как дешёвая провокация, но, к счастью, она поспешила добавить:

      – …Но это строго запрещено правилами терапии, и, буду честной, ещё ни разу ни один собеседник не вызывал у меня желания «вскрыться», если Вы понимаете, о чём я.

      – Хорошее уточнение.

      – Вы считаете?

      – Да. Потому что я чуть было не подумал, будто Вы какая-то провокаторша, цепляющая психопатов на групповой терапии, а затем разматываете бедолагу в реальной жизни. Это ведь довольно просто и страшно коварно.

      – Размотать бедолагу?

      – Ну да. Там, под этой бронёй, обычно что? Комок нервов, так сильно жаждущий быть любимым, что боится сгореть больше, чем сблизиться.

      – Да, да. Это выглядит как «вали на хрен, но умоляю, не уходи, пожалуйста».

      – Точно.

      Она усмехнулась.

      Впервые в жизни кто-то произнёс то, что крутилось у меня в голове. Сняла с языка. Отстраниться как можно дальше. Сбежать. Выгнать. Чтобы не терять. Чтобы не влюбляться. Чтобы не остаться одному. Проще было вообще никогда ни с кем не встречаться, чем, полюбив, жить в страхе потерять. Меня понимают. Я не один такой. Надо же.

      – А Вы когда-нибудь делали что-то… ну… нехорошее? То, за что Вам прям стыдно…

      Новый вопрос моей собеседницы выдернул меня из размышлений.

      – Например?

      – Я не знаю. Степень «нехорошего» у каждого человека разная. Но всё-таки? Некоторые наносят себе шрамы. Некоторые насилуют и убивают людей. Некоторые бьют своих детей. Вы делали что-то, за что вам стыдно? Плохо? Ужасно? Неадекватно?

      Я посмотрел на свои руки в перчатках. Там, под ними, на тыльных сторонах ладоней есть множество шрамов, а вместе с ними сетка из тонких белых полосок от канцелярского ножа. Каждый раз, когда напряжение становится невыносимым, я делал на руках надрез. Сначала это были глубокие, долго не заживающие раны. Но с годами я приспособился и стал ювелирно наносить едва заметные раны, следы которых были похожи на царапины от когтей кошки, но глубже и мучительнее заживали. Такой надрез – болезненный и в то же время незаметный – здорово отвлекал от духовной боли. Поэтому да. Мне было в чём ей сознаться. Но я не стал. К тому же эти шрамы далеко не единственный тёмный и уж тем более не самый тёмный угол в моей комнате.

      – Я бываю довольно грубым с женщинами, которые мне не нравятся. Точнее, я холоден почти со всеми женщинами, потому что мало кто из них мне нравится, поэтому не всегда замечаю, как дохожу до хамства, довольно жестокого.

      – Вот как? Личная травма? Впрочем, это слишком просто. Просто «грубым» – это ни о чём. Рассказывайте. На конкретном примере.

      – Если бы Вы были с кем-то грубой, Вы бы об этом рассказали?

      – Нет. Я бы придумала что-нибудь другое. Что я принимаю ванные с уксусом,